…Он потратил немало сил в попытке переубедить отца – лестью, уловками и обещаниями. Ведь исчезновение такой известной в городе и находящейся все время на виду персоны, как Королева Рол, не пройдет незамеченным и вызовет ненужные вопросы! Живая же, она была весьма ценна, невольно выступая его, Астариона, пособницей. К ее ногам, как мотыльки к свече, слетались ценители прекрасного, будь то вдохновенные поэты, слагавшие о ней стихи, или развращенные чиновники, спускающие на ее капризы крупные суммы, местные предприниматели или прибывшие издалека негоцианты – всякий знал, что раз уж тебя занесла судьба во Врата Балдура, то ты непременно обязан отдать должное танцу Королевы Рол в Ласке Шаресс. И Астарион, пользовавшийся ее расположением, не раз уводил в ночь девушек и юношей, с которыми знакомился благодаря ей.
Их дальнейшая участь была ей, конечно же, неизвестна.
Астарион не говорил отцу, что между ним и танцовщицей сложилось нежное приятельство, но в этом и не было нужды – опустивший глаза в пол (потому что в присутствии Касадора полагалось опустить глаза и не сметь их поднять) и разглядывающий узоры на ковре, которые уже наизусть выучил, Астарион чувствовал на себе его острый, как нож, взгляд и знал, что от Касадора не скроются малейшие колебания его эмоций, как бы он ни пытался их спрятать.
Вероятно, отца это забавляло.
Чтобы он упустил случай лишний раз поизмываться над своим отродьем?
Ха.
Так или иначе, он дал понять, что слова Астариона не стоят воздуха, потраченного на их произнесение: он желал видеть на своем вечере лучшую танцовщицу города и возражений не собирался терпеть.
«Видит небо, я сделал все, что было в моих силах. Остальное меня не касается. Не касается, ясно?»
Багровый закат постепенно превращался в уютные сумерки, и если солнце из-за горизонта еще дотягивалось лучами до верхушек городских башен, то внизу, у их подножья, уже лежали фиолетовые тени. Астарион, вышедший, чтобы встретить танцовщицу, нарезал в ожидании круги среди этих теней и вел сам с собой раздраженный мысленный разговор.
«Да и что я могу? Ослушайся я отца, он содрал бы с меня шкуру, а разобраться с девчонкой послал бы Леона, например. И кому от этого было бы лучше?»
Ему почти удалось убедить себя, что судьба Ролис ему безразлична — не она первая, не она последняя. Но чем меньше времени оставалось до начала проклятой вечеринки, тем поганее делалось его настроение. Чувство, что он причастен к чему-то отвратительному – еще более отвратительному, чем обычно – не отпускало его. В конце концов он начал злиться – на Касадора, на себя и даже на саму Королеву Рол.
...Однако стоило ей показаться в поле зрения — и лицо Астариона мгновенно осветила лучезарнейшая из улыбок:
— Ах! Пленительная, как всегда, и затмевающая своим сиянием звезды! – восхищенно приветствовал он Ролис и склонился, чтобы поцеловать ее руку. – Гости уже собираются – Касадор Зарр пригласил богатейших купцов Побережья Мечей и, боги! я чуть с ума не сошел от скуки, слушая их меркантильные разговоры. Но, уверен, они забудут обо всех делах при твоем появлении… Идем же, я тебя представлю!
И он распахнул перед ней массивную дверь, приглашая ее в замок, а сам поглядывал на нее с ехидным любопытством – чрезмерно мрачные интерьеры замка производили сильное впечатление на оказавшихся здесь впервые…

Астарион заметил, как лицо девушки в этих «милых» интерьерах сделалось слегка озадаченным, и звонко рассмеялся:
— Мрачновато, не так ли? Можно подумать, что хозяин дома какой-нибудь злой колдун или дьяволопоклонник, но если честно… — Астарион понизил голос до доверительного шепота, — …по-моему, Касадор просто любит наводить жуть на своих посетителей – дрожащие от страха, вельможи и чиновники куда покладистей, и с ними проще иметь дело! Не бери в голову, душа моя, у знати свои причуды…
  …Когда-то он сам поражался, как вампиру удается скрывать свою сущность, когда его логово буквально кричит что внешней мрачностью архитектуры, что зловещим до карикатурности внутренним убранством! Здесь стены, устланные багровым шелком, были украшены леденящими душу полотнами, с которых на вас смотрели рогатые чудовища и улыбались оплетенные змеями черепа; в нишах высились статуи Бледного Рыцаря, а под сводами кружили стаи летучих мышей; витражные окна всегда были занавешены не пропускавшими света гардинами, а под ногами надсадно скрипел старинный паркет… В общем, не слишком ли эта обстановка была вызывающе… декадентской? Разве не должна была она внушать подозрения?..
Позже он понял: когда тайное так беззастенчиво красуется прямо на виду у всех, то вынуждает отводить глаза и не замечать очевидного. Простенький, но действенный фокус.
— Касадор оказал мне гостеприимство, когда я только прибыл во Врата Балдура, — с живостью продолжил Астарион, отвечая на ее вопрос.
«Прибыл». Ну, если можно назвать прибытием выкапывание самого себя из могилы…
  — С тех пор я не раз бывал на его приемах. Он часто покровительствует молодым, перспективным людям, решившим покорить большой город…
Теперь уже было все равно – он мог городить любую чушь, правдоподобную или не очень, ведь у Ролис не будет шанса вынести за пределы замка ту лапшу, которую он навешает на ее изящные заостренные ушки.
Двери главного зала были распахнуты – внутри звучала музыка, звон бокалов и смех. При их появлении гости заоглядывались, кто-то восхищенно ахнул; Астарион же, державшийся позади танцовщицы, бросил через ее плечо напряженный взгляд на Касадора, расположившегося в компании приближенных гостей. Тот обернулся лишь на мгновение, удостоив Королеву Рол благосклонной улыбкой, и тут же снова вернулся к прерванному разговору. «Братья» и «сестры» Астариона тоже были здесь – развлекали присутствующих. На низкой сцене разместился ансамбль, исполнявший музыку – достаточно ритмичную, чтобы не наводить дремоту, но достаточно сдержанную, чтобы не будоражить раньше времени разогретую винами кровь. Слуги, на чьих лицах маской застыло выражение строгой учтивости (человек проницательный, пожалуй, смог бы разглядеть спрятанный под ней смертельный страх, но право слово – кто будет вглядываться в лица слуг?) разносили напитки и закуски.
  Астарион, сопровождая танцовщицу через зал, шепотом комментировал на ходу:
— Это Руркуен Офал, из Аскатлы, торговец специями; деньги тратит не считая, но страшный зануда!.. А рядом с ним Тео Лурраксолс, владелец золотых приисков, с женой и дочерью...  Вон там, у сцены, Гаэдин Энгрилор, винодел из самого Агларонда. В кресле сбоку — его сын; не уверен, что он унаследует дело отца – кажется, его больше интересует живопись…
  (Хмурый темноволосый юноша рисовал углем в альбоме, быстрыми штрихами обозначая лица и позы гостей. Остановив взгляд на Ролис, он заметно оживился.)
  Астарион продолжал вполголоса представлять присутствующих, снабжая имена краткой справкой об их достоинствах и недостатках, и так увлекся, что не сразу осознал, до чего это глупо – как будто бедной девушке удастся выбрать себе богатея по вкусу и, охмурив, заручиться его щедростью! То есть, ей, безусловно, удастся, однако... «Это меня не касается», — напомнил он сам себе, но легче от этой мысли не стало.
  Он поманил Ролис в угол зала за сценой, к двери, ведущей в небольшое шестиугольное помещение без окон, где был приготовлен туалетный столик с зеркальным трельяжем, ширма и мягкий низкий диван для отдыха, а заодно напитки и фрукты.
— Здесь ты сможешь подготовиться и припудрить свой носик, если потребуется, вдали от посторонних глаз. А пока… не желаешь вина? И скажи же, наконец, что ты приготовила для сегодняшнего вечера! Шпаги? Веера?.. Я умираю от нетерпения!..

Он наблюдал за танцовщицей, качая в руке бокал вина и держась в стороне от туалетного столика, чтобы не отражаться (вернее, не не отражаться) в зеркалах. Ничто в его лице или голосе не выдало озноба жути, пробежавшего по хребту от вопроса Ролис, обезоруживающе бесстыдного.
— Может быть, да. Может быть, нет… — загадочно протянул он, щурясь, как кошка.
Спал ли он с Касадором? Даже вообразить это было абсурдно – чтобы отец оказал своему отродью такую честь? Если он и касался их, то лишь с намерением причинить боль. О, Астарион хорошо знал эти прикосновения, оставляющие на теле порезы, ожоги и кровоподтеки, рвущие кожу и выворачивающие кости из суставов — и это, пожалуй, действительно доставляло Касадору наслаждение сродни сексуальному, однако…
Астарион выдержал многозначительную паузу, затем беспечно махнул рукой:
— Что ты – между нами не было ничего такого. Касадор, он… если подумать, то я вообще никогда не видел его с кем-либо!.. А что? – с любопытством спросил он и поднял брови, сверкнув глазами, — Коварная! Только не говори, что вздумала заполучить самого Касадора Зарра! Я почти ревную…
В зале снаружи взрывом раздался смех. Музыка сделалась громче и прибавила в темпе; из нее исчез строгий контрапункт и появился танцевальный задор.
И зачем она только спросила? Теперь это не шло у Астариона из головы.
…Он понятия не имел, как Касадор обходится со своими жертвами. Отец просто забирал их к себе и запирал дверь – и больше Астарион их не видел, ни живых, ни мертвых. Не слышал он и их криков – хотя никакая музыка так не ласкала отцовский слух, как вопли боли. Убивает ли он их быстро и милосердно (ха! «милосердно») или забавляется с ними, подвергая длительным пыткам и осушая их вены капля по капле? Проклятье, да может быть и насилует заодно, почему бы и нет? Астарион не мог придумать такой мерзости, на которую отец не был бы способен…
Он побледнел бы, не будь его лицо бледным само по себе. В простенькой схеме «Астарион приводит жертву – Касадор пьет ее кровь» образовались детали, о которых он предпочитал не задумываться прежде; теперь же, глядя на Ролис, он не мог прогнать мысли о том, на какую агонию обрек ее.
…И ведь эти образы вызывали у него голодный мандраж. Зависть даже пополам с обидой. Королева Рол, как и прочие гости, достанется Касадору; Астариону же не перепадет ни капли — отец скорее скормит излишки псам, чем поделится с детьми. Глядя на танцовщицу, кружащуюся в вихре невесомых шелков, блесток и самоцветов, он воображал, как распорядился бы ей, заполучи её для себя. О нет, его ладони не оставили бы на ее коже синяков и ссадин, и объятия не были бы мучительны… ну, может быть, самую малость..? Он представлял себе вкус ее крови – демонически горячей, сладкой и пряной, ошпаривающей жгучими смолами гортань…
Астарион торопливо глотнул вина из бокала (оно казалось разбавленным водой уксусом и не утоляло жажды) и легонько пощекотал девушкин носик пушистым концом ленты, которую Ролис набросила ему на шею.
— Огонь и мечи… — мечтательно проговорил он, — Только я решу, что уже знаю все твои хитрости, как тебе снова удается меня изумить! Сцена в полном твоем распоряжении, моя королева, не заставляй же нас томиться слишком долго!

— А знаешь… почему бы и нет? – рассудил Астарион, — Касадор эксцентричен, зато сказочно богат и имеет связи. К тому же он здешний и практически не покидает Врата Балдура. А я ведь наложу на себя руки от горя, если ты решишь сбежать с каким-нибудь заморским богатеем в далекие края!
Ну да.
Разумеется.
Тем временем танцовщица уже была готова к выходу на сцену. Её наряд, приоткрывающий взгляду одни части тела и будто дразня прикрывающий другие, был безупречен, а кожа, изрисованная татуировками, отливала в свете канделябров лиловым серебром. Астарион, любовавшийся ей без стеснения от ног до кончиков острых, витых рожек, взволнованно выдохнул:
— Ты будешь незабываема!.. А мне лучше вернуться в зал, чтобы ничего не пропустить.
Он послал ей воздушный поцелуй напоследок и покинул «гримерную».
Публика уже пребывала в праздничном возбуждении – у Астариона заложило уши от их голосов. Вокруг гремел смех, велись жаркие споры, обсуждались сплетни, заключались опрометчивые сделки и строились проекты, которым не суждено было сбыться. Астарион, маневрируя между гостями, пересек залу, стараясь не быть втянутым в чью-нибудь компанию. Из этого водоворота его выхватила Вайлет, утянув за собой в сторонку.
Астарион скрипнул зубами, но не выдал своего раздражения – отродьям Касадора в этом спектакле полагалось исполнять отведенные им роли: излучать любезность и светскую непринужденность. К лицам актерским гримом прилеплены улыбки, реплики нижутся, как бисер на нить.
В а й л е т (само обаяние). Неплохой улов, братец. Папочка будет тобой доволен. Пожалуй, сегодня ты заслужил двух крыс заместо одной…
А с т а р и о н (галантно улыбается). …Я уже придумал им имена. Одну крысу я назову Вайлет, вторую – Сука, и обеих – в твою честь.
В а й л е т (заливается смехом и шутливо шлепает его ладошкой по плечу). Может, набить твою перину чесноком? Чтобы слаще спалось.
…И прочая, прочая.
Уродливый театр.
Со стороны могло показаться, что они вели беззаботную кокетливую беседу, как и полагается молодежи, но об ненависть во взглядах, которыми они обменялись, можно было точить ножи.
Вайлет упорхнула, Астарион же подхватил новый бокал вина взамен опустевшего с подноса проходящего мимо слуги.
«В конце концов, я могу напиться…» — горько подумал он.
А что? Это мысль! Наебениться, как портовая рвань на праздник Ледохода. Вино, хоть и затхлое на вкус, все еще пьянило. Тошнить, конечно, потом будет кошмарно, но — какого дьявола! Мутило и без того – от голода; от воздуха в зале, разогретого теплом людских тел и густого от их запахов; от властной улыбки Касадора, которой тот одарял гостей – Астарион ненавидел ее, эту улыбку людоеда, притягательную и кровожадную одновременно.
Музыка на мгновение стихла, распорядитель объявил выступление Королевы Рол, Разоблачительницы, заставив всех присутствующих замолкнуть и потянуться к сцене. Астарион, занявший место рядом с юным художником и обменивавшийся с ним ничего незначащими фразами, тоже поднял взгляд, чувствуя, как внутренности скрутило веретеном. Музыка зазвучала вновь, и занавес колыхнулся.

…Огонь был не просто украшением, а словно ее партнером по танцу – он двигался вместе с ней по ее воле, как живой, то оплетая ее тело, будто скопище змей, то разлетаясь с ее рук стаей птиц, а иной раз и бросаясь, как верный пес по команде, в сторону гостей – ровно настолько, чтобы немного пощекотать нервы изнеженной публики, еще больше разжигая их вожделение. Ролис плясала в этом пламени, демоническая и развратная одновременно – совершенные изгибы тела, движения рук и ног, сам ритм ее танца повествовали об утонченной любви и опасных соблазнах, о томлении, страсти и блаженстве. На завороженных лицах зрителей был написан восторг, взгляды же их сделались маслянистыми от похоти – так ощутимо, что Астарион задался вопросом (не в первый раз), ощущает ли Ролис эти взгляды на своем теле, как прикосновения липких рук, до того они были бесстыдны.
Одаренный её поцелуем счастливчик и вовсе остолбенел, задохнувшись от избытка чувств. Что уж, Астарион и сам был впечатлен. Но насладиться сполна выступлением ему мешало вновь сгустившееся в груди чувство вины.
Он упрямо напоминал себе, что лишь выполнял приказ отца, которому не мог противиться, а потому и винить себя глупо. Но чем дольше он твердил в мыслях эту банальщину, тем отчетливей понимал, что причина… не совсем в этом.
В чем же?..
Он поглядел в свой бокал, о котором успел позабыть, и удрученно отметил, что тот почти полон, а сам он все еще отвратительно трезв.
…Может, дело в том, что он позволил себе сблизиться с ней? Завел хоть и невинную, но все же привязанность за пределами своей «семьи»? И если бы не это, то отец, быть может, и не обратил бы на нее свой ревнивый взгляд? О, Касадор измен не прощал, он ни с кем не привык делиться, и Астарион прекрасно это знал. Такое уже случалось прежде, и ему следовало бы вынести из этого урок, однако он вновь расслабился, забыл кому принадлежит, и отец решил напомнить ему об этом…
Он почувствовал на себе его взгляд, острый и неприятный, будто к затылку приставили холодный нож. Машинально обернулся, но Касадор уже глядел с милостивой улыбкой на сцену. Сидящие вокруг него почетные гости тоже, кажется, позабыли обо всем на свете, наслаждаясь зрелищем.
Астарион нахмурился.
Забавно. Лицо одного из них показалось ему знакомым. Этот, как его… Астарион не мог вспомнить имени, но был уверен, что это человек из Счетной Палаты. Он уже бывал в замке, являлся всегда за полночь, один, и после недолгого разговора с Касадором в его кабинете уходил, бледный и нервный, накрыв голову капюшоном. Ах да, еще он был на прошлом балу… или позапрошлом? – так же сидел подле хозяина замка. Смотри-ка! И ведь остался жив… Астарион скользнул взглядом по головам присутствующих. Все эти купцы и промышленники… Их корабли, груженые золотом, сейчас наверняка стояли у пристани Счетной Палаты, готовясь к отплытию. Любопытно, куда всё это добро перетечет после того, как его владельцы будут убиты… Астарион догадывался, что вкусная и питательная добыча была не единственной целью этих балов. И в городе были люди, вроде этого банкира, которые знали, чем здесь заканчивается веселье (ну, в общих чертах?) и использовали это для своей выгоды – наверняка на прибыльных для Касадора условиях.
Размышления эти были праздными – Касадор никогда не посвящал «детей» в свои дела. Но они, по крайней мере, отвлекли Астариона ненадолго от тяжелых мыслей. Музыка тем временем стала почти оглушительной и экзальтированно быстрой. Танец Ролис взмыл к своей кульминации, вслед за которой последовала краткая тишина, в которой слышалось лишь единодушное «а-ах!» среди публики, после чего зала взорвалась аплодисментами и восхищенными возгласами.
— Какая горячая. Так бы и съела, — прозвучал над ухом Астариона громкий шепот Вайлет и отчетливый щелчок ее острых зубов.
Стоявший рядом гость услышал ее слова и одобрительно рассмеялся. Астарион охотно присоединился к нему, хоть в душе ему хотелось кого-нибудь ударить.
А вечер продолжился своим чередом. К Ролис потянулись зрители, чтобы выразить свое восхищение. Юный художник, впечатленный выступлением, набросал в альбоме её портрет, быстрый и лишенный мелких деталей, но выразительный и удивительно живо передающий экспрессию танца, и теперь он вырвал лист из альбома и скромно протягивал его танцовщице. Золотопромышленник, позабыв про свою супругу, зазывал Королеву Рол присоединиться к их столу.
Астарион протиснулся с боку мимо них и прошептал украдкой Ролис:
— Ты была бесподобна, моя дорогая, просто бесподобна!

— Поймал и храню его у самого сердца!
Астарион схватил ее руку, коснувшуюся его щеки, и с чувством прижал к своей груди:
— Если я чем-то и расстроен, то лишь тем, что настоящий поцелуй достался не мне. Да-да, я всё видел!..
Он уже успел совладать с выражением лица и ослепительно улыбался самой искренней из своих фальшивых улыбок. С шутливой укоризной он воскликнул:
— Что ты наделала! Ведь несчастный будет грезить этим поцелуем до самой смерти!
Столпившийся у сцены сгусток гостей мало-помалу растворился; господа вновь сбились в небольшие компании вдоль стен либо в танцующие под музыку пары. Ролис оказалась в обществе видных купцов, увлекших ее к своему столу. Ей протягивали бокал, соревнуясь между собой за право наполнить его вином, и развлекали беседой.
Астарион был здесь же, присел на подлокотник дивана сбоку от танцовщицы и лишь изредка вставлял слово в разговор. Кожа в том месте, где Ролис провела своими тёплыми пальцами, горела, как от ожога. И он боролся с желанием растереть лицо ладонями, чтобы соскрести это ощущение, порожденное чувством вины и отчаяния. Боги, это была настоящая пытка. Часть его желала, чтобы этот вечер длился и длился, продлевая заодно и жизнь его подруги. Часть – чтобы всё поскорее закончилось, и он мог сбежать отсюда, оставив позади свой стыд и жалость, и упасть на свою койку в спальне, лицом к стене, предавшись излюбленным мыслям: оправданию себя и ненависти к Касадору. Обычно это работало.
— …Вы знаете этих дроу, вести с ними дела опасная затея! Но я сумел найти посредника – не стану скрывать, тут не обошлось без лусканских картелей… О чём я… Ах да! Недавно я получил первую партию паучьего шёлка из Мензоберранзана! Тончайший, как дыхание фей! Крепкий, как темнота Подземья. Только вообразите – расшить его золотом и жемчугом… нет, огненным опалом! нет, черным сапфиром! То было бы платье, достойное вашего стана!
— Ульфинас Ривербоу, аршинник из Невервинтера, — незаметно шепнул на ушко Ролис Астарион.
Ульфинас продолжил сочинять наряды для Королевы Рол, один другого роскошнее, и звал танцовщицу пройтись под руку с ним по знаменитым мостам Невервинтера. В паучьих шелках, безусловно.
Астарион отвлекся на миг и вновь глянул в сторону отца – примеченный им ранее банкир сдержанно раскланивался, явно собираясь уходить, и, удивительное дело, никто ему не препятствовал. Касадор лишь кивнул и отпустил его властным жестом. Видимо, их и правда связывал какой-то договор, и теперь банкир спешил покинуть замок, пока не… ну… пока не поздно.
Астарион моргнул. Вечер подходил к концу, и вскоре Касадор отошлёт прочь слуг и отродий, и тяжелые двери залы закроются – ни войти, ни выйти.
— Дор-рогуша! Пр-релестница! Вашу ручку, пожалуйста… (влажный чмок) Пойдемте танцевать!
Астарион спохватился, вернувшись к происходящему за их столом. К Ролис, потеснив Ульфинаса, прилип неугомонный золотопромышленник. Он был уже изрядно пьян и красен лицом, верхние пуговицы его камзола были расстегнуты, платок на шее взмок от пота и был ослаблен.
— Старик не докучает тебе? – снова наклонился Астарион к уху Ролис, — Только шепни, и я отвлеку его, сможешь спастись бегством...

Ролис, с изяществом расправившаяся с настырным ухажёром, легкой походкой побежала сквозь чащу танцующих пар, расступившихся перед ней и сомкнувшихся за ее спиной, будто кустарник. Астарион, которого она волокла за руку, едва поспевал за ней, маневрируя, чтобы не врезаться в какого-нибудь заглядевшегося на танцовщицу гостя. Он ожидал, что она направится в свою гримерную, чтобы перевести дух, но вместо этого Ролис устремилась к массивным входным дверям бального зала. Где с гордостью предъявила Астариону раздобытый ей невесть где ключ от одного из внутренних покоев замка. Астарион торопливым жестом накрыл ее ручку своей ладонью, чтобы спрятать от чужих глаз блеснувший золотистой искрой ключик.
Задумка, пришедшая в ее сумасбродную голову, ужаснула его.
Покинуть без спросу празднество и пойти шататься по коридорам и комнатам, куда посторонним заходить не полагалось - это плохая, плохая, плохая идея.
«Ты с ума сошла!» - чуть было не взвыл Астарион.
Однако же, не взвыл.
Его разум шустро соображал в лихорадочной панике.
Касадор велел привести Королеву Рол в замок, верно? Астарион её привел. Дальнейших распоряжений на её счёт, вроде удержать её любой ценой, строго говоря, не было, а потому и он ничем в своих действиях не был ограничен. Ах, поймите, танцовщице стало душно и захотелось подышать свежим воздухом. Случается же такое? Вот она и вышла подышать, а куда она делась после и почему не вернулась - не его, Астариона, забота.
Хорошо.
Это звучит как план.
Осталось придумать, как объяснить всё это Ролис и уговорить её бежать из замка без оглядки. Задача осложнялась тем, что весь её ценный реквизит остался в гримерной, и вытолкнуть её за порог прямо так – в сценическом костюме и босоногую – было бы… ну… диковато? Но Астарион был уверен, что придумает на ходу какую-нибудь вразумительную чепуху; уж если он что-то и умел, так это…
Итак, вместо того, чтобы возмущаться, он подыграл своей подруге, сложив губы в понимающую ухмылку:
- Думаешь отыскать на нашего гостеприимного хозяина какой-нибудь любопытный компромат?.. Я в деле!
Тяжелая дверь приоткрылась - слуга со свежими напитками на подносе вошел внутрь зала, а Ролис и Астарион юркнули наружу.
…В другом конце длинного вестибюля на пути к единственному выходу ошивался Дюфэ. Астарион скрипнул зубами – куда же без него! Антуна Дюфэ, служившего в замке распорядителем, Касадор наделил особыми полномочиями, ставившими его выше отродий в их семейной пищевой цепи, так что Астариону и его братьям-сестрам приходилось его слушаться. Верно служащий хозяину, он издали чуял самовольных нарушителей режима и возникал за твоей спиной ровно в тот момент, когда мысль о самовольстве появлялась у тебя в голове. Мимо этого осла так запросто не прошмыгнешь; непременно прицепится и поднимет шум.
Придется всё же навернуть пару кругов по этажам, пока Дюфэ не отлучится со своего поста.
Астарион приложил палец к губам, сделав большие глаза, и поманил Ролис в боковой проход, отгороженный багровой портьерой. За ней коридор уводил дальше, в покои распорядителя, а по правую руку была лестница, ведущая на нижний этаж, где располагались комнаты отродий. И псарня.
- Едва ли Касадор будет рад узнать, что мы разгуливаем по его владениям, - шёпотом произнёс Астарион, - Так что будем осмотрительны… Итак, ключ у нас есть. Осталось подобрать к нему замок?

— Ах, наверно, это был Леон. Леон Онуфрио, еще один ручной птенчик Касадора, — догадался Астарион, узнав в описании своего брата и невольно поморщился.
Леон, прилагающий все силы, чтобы добиться расположения хозяина, самый усердный, самый услужливый, лучший во всём. Боги, да он даже волосы старательно зачесывал назад – гладенько так, прядь к пряди, будто подражая Касадору. Подражание – самая пошлая форма лести, с мелочной язвительностью подумал Астарион и объявил:
— В таком случае, я знаю, к какой двери подойдет этот ключ!
Более того – он знал, что они там обнаружат: причину леонова рвения.
(Стоит ли вообще соваться в его комнату? А хотя почему бы и нет? Соплячка может даже быть полезной – если выпустить её порезвиться на свободе, она обязательно устроит суматоху и отвлечет остолопа Дюфэ, и тогда…)
— Боюсь, всё самое интересное хранится в кабинете Касадора, но туда нам не пробраться. А здесь всё какое-то чересчур громоздкое, все эти картины и статуи… Ваза вот эта хороша — но как её утащить? Разве что среди книг найдутся какие-нибудь диковины. Редкие издания забытых поэтов. Или козакурские хроники – ты знала, что предки Зарров родом из тех мест?..
Астарион говорил (вернее почти шептал) без умолку, пытаясь задурить голову Ролис. При этом он постоянно оглядывался и был на взводе, хоть и силился сохранять непринужденный вид. Вопрос о своей комнате он, разумеется, проигнорировал – ещё не хватало показывать Ролис спальню отродий! Само её присутствие в этих коридорах было противоестественным и смущало разум Астариона – будто пересеклись две действительности, которые ни в коем случае не должны были пересекаться. Манеры, уместные в будуарах Ласки Шаресс, были неприемлемы в замке Зарра, и наоборот; там он цеплял на лицо одну маску, здесь привык носить другую — и теперь что-то трещало на коже, расходясь по швам и неприятно давя на скулы.
— Ты не говорила мне о своём маленьком увлечении! И часто ты запускаешь пальчики в собственность клиентов?.. Спорю, о наших горожанах можно узнать много занятного, если покопаться в их вещах…
Его болтовню прервал приглушенный вопль – Ролис так трогательно вцепилась в его локоть, дрогнув от страха, что Астарион нервно засмеялся от неожиданности и приобнял её.
— Не пугайся. Касадор держит охотничьих собак, — соврал он. – Его псарь занимается их выучкой.
Он торопливо развернул Ролис за плечи и потянул дальше, прочь от двери, ведущей в псарню – владения Гоуди, который и правда занимался «выучкой», только дрессировал он не собак. Видно, кто-то из слуг провинился и отбывал наказание…
Далее коридор вновь поворачивал и изгибался, заканчиваясь двумя дверьми – одна вела в общую спальню (это нам не интересно, это нам не нужно), другая – в особые покои, комнату «любимого» касадорова отродья.
— Доставай свой ключик, милая, мы пришли.

***

«Папа!» – раздался звонкий голосок, едва дверь открылась, и тут же испуганное «ой!»
Белокурая девочка сидела на полу посреди комнаты в компании тряпичных игрушек и, увидев вошедших, вскочила на ноги, расправляя подол платья.
— Это Виктория, дочь Леона. Прелестное дитя, — сообщил танцовщице Астарион и обратился к девчонке, — Отец опять держит тебя под замком?
— Сидеть здесь целый день ужасно скучно, — простодушно пожаловалась Виктория, — А вы были на балу, да? Ну почему мне нельзя на бал? Я хотела бы хоть краем глаза взглянуть на праздник!

Отредактировано Astarion (2024-11-07 23:14:54)