Благословенная тишина опустилась на кабинет Горташа в Крепости на Змеиной Скале.
Улова мирно посапывал, получив в лицо заклинанием сна. Стоявшего чуть поодаль Железного консула удалось вырубить парой мощных божественных кар, подкравшись сзади - ужасные ребятки, но не особо внимательные, как показала практика. А еще один Консул именно в этот момент куда-то отлучился.
Каким же он был красивым, когда спал.
Прямо в своей роскошной тиранской одежде, которую он не менял, кажется, с самой коронации. Да еще и спал, не раздевшись, не сняв обувь. Казалось, Горташ упал на кровать прямо так - в чем был и как стоял, прямо на сияющее чистотой постельное белье. Был в этом свой плюс - спал тиран просто без задних ног, явно рассчитывая на верных подчиненных, которые по приказу разбудят его спустя... Сколько там? Два часа? Три?
А черт его знает. Закатное солнце еще не окончательно село за горизонт. Кто знает, во сколько он вставал и ложился.
Бальмонт в своих доспехах крался неслышно, словно был одет в легкую рубашку. Хотя что-то ему подсказывало, что он мог сыграть в этой комнате с целым оркестром - изможденный тиран хорошо если бы просто сонно приказал Улове выпороть обнаглевших бардов под окном. А скорее всего вообще бы не проснулся, даже если над еще ушами бить в барабаны.
Гейл тоже тихо шел рядом, все еще неся на себе заклинание невидимости.
К огромному своему сожалению Бальмонт не мог видеть лица волшебника в тот момент, когда он аккуратно, как котик, залез на тиранскую кровать, нависая над Горташем сверху. О, будь он прежним собой - это была бы самая страшная и жуткая сцена, которую можно было бы увидеть в последние минуты смертной жизни. Любимый убийца Баала, застывший над кем-то...
Однако, Бальмонт сейчас был максимально далек от воли своего отца. Потому из ужасающей эта ситуация превратилась всего лишь... в абсолютный, непроглядный, кромешный кошмар с аурой обреченности, какая не снилась и самой Шар. И этот кошмар заставлял даже Черных Десниц визжать от ужаса, как маленьких девочек.
- Мы можем реализовать наш план сейчас, и все будет быстро и просто... - робким шепотом посоветовал Гейл из невидимости. Он уже неплохо знал друга-барда. И уже предполагал, что тот собирается сделать. Хотя, скорее, просто догадывался. С Бальмонтом никогда и ни в чем нельзя быть уверенным на все сто процентов. Барды были страшны не своими планами, а своей импровизацией.
- Это не по-паладински, Гейл! Принцессу надо будить по-рыцарски! - ответил Бальмонт.
Он нависал над спящим тираном, что так мило откинул свои встрепанные волосы на подушку... Не очень ровно дышал - следствие недосыпа и усталости. Рука с необходимым Камнем мирно лежала на груди. Протяни руку и возьми камень... Но нет, позже. Это слишком просто. Так скучно и неинтересно, что недостойно Избранного Милила! Надо действовать тоньше!
Левой рукой полуэльф уперся в кровать рядом с лицом Горташа. Правое колено поставил между его ног - обычно так делают, когда грубовато, но все еще по согласию пытаются соблазнить девушку, которая любит "пожестче". А вот правая рука безо всякого стеснения взяла тирана за подбородок, после чего Бальмонт провел своей латной перчаткой, украденной из логова Рафаила, по шее своей жертвы, спускаясь в бок и за спину. Он поглаживал Горташа, но уже грубее, настойчивее, заставляя проснуться, и осознать, где он, и что происходит.
И когда взгляд старого друга наконец-то сфокусировался, то Бальмонт со с улыбкой и легкой искоркой красного тумана в глазах обратился к служителю Бейна:
- Не сочти это за ухаживание или домогательство. Считай это изнасилованием!
Рука в мгновение ока скользнула дальше, зажав шею Горташа в захват, что позволило Бальмонту впиться своими губами в губы ошарашенного бейнита, целуя его так страстно, как будто он пытался заглотить его целиком, причем начав "с изнанки". Всосать его как длинную вермишель в рыбном супе из "Русалки". На протесты и попытки сопротивления Бальмонт особого внимания не обращал - этот прекрасный миг отлично отвлекал и плоть, и разум жертвы.
Так что заклинание превращения из невидимости стало для тирана еще большей неожиданностью.
Несколько секунд поцелуя, один мучительно долгий миг - и Бальмонт уже зацеловывал кота, которого ловко и в мгновение ока схватил за шкирку.
...Хорошо, что он до этого три ночи тренировал этот захват на Хальсине и Джайхейре!
- Попался! - удовлетворенно улыбнулся паладин, безо всякого стеснения накидывая на кота одеяло, чтобы завязать его как мешок.

Главной мыслью, которая занимала голову Бальмонта в процессе борьбы с котом, было то, что... Ха-ха! Тиран ответил на поцелуй! Вырывался, конечно, но так неубедительно! Когти скрежетали по его доспеху, но в толчках совсем не было силы. А губы... Ах, эти страстные губы вторили его движениям, поддавались! Ах, язык барда тараном завоевателя проник в крепостные врата уст Горташа, одержав сокрушительную и решительную победу! И даже не был укушен опускной решеткой из зубов, но сплелся уже с тиранским языком практически в морской узел, благословленный самой Амберли!
Очень жаль, что этот процесс пришлось остановить по техническим причинам - получить по своему прекрасному лицу когтистой лапой Бальмонт был согласен только в том случае, если Горташ врезал бы ему своей перчаткой в человеческом обличье.
- Утютютю, какой ми-и-илый! Какой сладкий кот! - накрыв кота одеялом, но еще не превратив последнее в мешок до конца, Бальмонт почесал кота за ушком, - Гейл, ты только посмотри на него!
- Очаровательный кот. Мы будем звать его... Эрцгерцог? - вежливо поинтересовался волшебник, однако на нем заклинания разговора с животными не было, так что его речь для котика оставалась лишь загадкой.
- Если будет хорошо себя вести. Да, Горташ? - а вот Бальмонт заранее позаботился о том, чтобы его собеседнику не было скучно, - А будет вести себя плохо - будет Мурзиком!
Ах, угрозы, угрозы, сплошные угрозы! Как типично для служителей Бейна.
Только вот эти угрозы совершенно не помешали барду запеленать кота в одеяло, не оставив ему ни одной дырочки для побега.
- Я тебя поцеловал, и, хочу отметить - ты не очень-то возражал! А вот мой друг Гейл превратил тебя в кота! - незамутненно ответил на мяукающие возмущения бард, чмокнув несколько раз брыкающееся одеяло, - Ой какой же ты сладкий, какой же ты хороший, какая же ты пушистая булочка! Зацелую-заглажу-затискаю!
После этого, взяв на руки свою безмерно ценную ношу, Бальмонт скомандовал Гейлу:
- Давай, наверх, туда где у него часовня.
- Откуда ты знаешь, что у Лорда Горташа тут часовня, Бальмонт?
- Ты думаешь, где я вчера вечером вечером? Я наложил на себя невидимость и разведывал тут все!
- Бальмонт!
- Что? Я правда просто разведывал! Я даже всего двум Железным Консулам связал шнурки сапог вместе, пока они ужинали!
И они с волшебником на всех парах метнулись вперед, пока оставленная без сознания охрана не проснулась.
Зелье невидимости для самого Бальмонта, два зелья полета - немалую сумму они выложили за эти ценные дары торговцу, однако же миссия того стоила. Похищение эрцгерцога Врат Балдура - это вам не рисование пиписьки на портрете Бейна в литейной Стальной Стражи! Наверное, не стоило так дразнить мирно работавших там бейнитских бестолочей, но им самим было очевидно, что гномики на такое не способны, а поиски диверсанта существенно отвлекли их от мучения бедных граждан Врат.
И вообще, вины Бальмонта в этом не было! Прошло целых три дня с коронации, в течение которых он как угорелый носился по городу, искал вход в храм Баала, решал проблемы каких-то людей, дал по лбу карге, волшебнику Лорроакану... Бальмонт устал. Он был слишком серьезен целых три дня! И когда он шел под заклинанием невидимости по литейной, а там висел этот портрет... такой одинокий... такой беззащитный... Бальмонт не смог сдержать небогоугодных порывов. А порочные мысли требовали срочного выхода.
А вместе с ними и родился и тот коварный план, который он реализовывал сейчас.
- Иии-ха! - воскликнул бард, спрыгивая со шпиля крепости на Змеиной Скале и летя над городом прямо до окна Эльфийской Песни.
Похищение эрцгерцога можно было считать состоявшимся.

Выпущен первый кот-эрцгерцог Врат Балдура был уже посреди больших покоев таверны.
В сборе были все друзья Бальмонта, а также подозрительно похожая на барда и лицом, и прической рыженькая девочка с таким же рыжим котом, которая кашеварила что-то у камина. Где-то в углу стоял скелет, который с большим интересом наблюдал за новым гостем, а также, кажется, единственный человек с осуждающим этот балаган взглядом - рыцарь в странных вычурных доспехах, от которого пахло племенем и серой.
Аасимар и ее возлюбленная... Минск со своим верным хомяком... Глава арфистов... Воло...
Бальмонт подошел к своей кровати, и приотпустив одеяло, выкинул на нее свою встрепанную мяукающую ношу.
- Котик! Обжора с ним подружится! - радостно воскликнула Йенна.
- И вы за этим куда-то уходили? - скептически спросила Джахейра, - Ты не мог найти другого времени для того, чтобы изловить понравившегося тебе кота?
- Нет, - безапелляционно ответил Бальмонт.
- Ой, Джахейра, да ладно тебе! - толкнула старушку в бок Карлах, а сама подскочила к котику, - Ты посмотри какой он милый!
Тифлингша взяла несчастное животное на руки, сжимая своими крепкими руками.
- Такой сладкий, такой целовательный кот! Бальмонт, как ты его назовешь? - наивно спросила девушка, отпустив животное, и вдергивая из своей отеджды шнурок, чтобы примотать к нему кусок бумажки.
Еще миг - и перед глазами Горташа возник... бантик. Бантик, который дергала такая знакомая ему тифлингша.

С видом короля, закончившего невероятно важную аудиенцию, Бальмонт плюхнулся в стоящее прямо в центре комнаты наподобие трона мягкое бархатное кресло, которое он стащил из соседней комнаты, где произошло убийство герцогини Стелмины. Вокруг стояло несколько ящиков. Каскадом по высоте, полукругом. И на них были разложены десятки трофейных музыкальных инструментов - словно это был алтарь, посвященный Милилу. Идея поклонения новому божественному покровителю Бальмонту очень понравилась, так что он отнесся к ней со всей серьезностью. Ну, со всей, на которую был способен. Когда он расставлял этот алтарь - кажется, даже Иссохший оторвался от своих списков и посмеивался. Правда, о самом поклонении Милилу, Бальмонт мало что знал, так что делал все на свой вкус.
И сейчас он сел на свой импровизированный трон, взял одну лютню с "выставки", и начал наигрывать милую мелодию и напевать частушку:
- Отдался благоговейно
Горташу я под луной
В рабстве я теперь в литейной
Бьют меня, орут "Не ной!"
Отвратительный "трунь" ознаменовал законченный куплет, который отдыхающий бард, закусив от удовольствия от сделанной гадости губу, тут же записал в блокнот, который выудил из штанин. Блокнот, украденный со стала Горташа, который ровно до этой страницы был  исчерчен чертежами будущих проектов.

Карлах умиленно водила бантиком перед котейкой, который оказался гораздо более игривым, чем Обжора. Рыжий котик вообще мало к кому подходил кроме Йенны. И сразу недовольно выгибал спинку и отстранялся, если подойти.
Тем временем к Бальмонту подкрался вынырнувший откуда-то из темноты Воло, с писчим пером и пергаментом в руках.  И на беду Горташа, на Воло тоже было наложено заклинание разговора с животными. Он с утра расспрашивал Шкряба и Совомедведя об их впечатлениях о путешествии с Бальмонтом. На также к ужасу пушистого черного котейки, разговор состоялся ровно в тот миг, когда мимо двух знаменитых и поистине ужасающих бардов вышагивала Карлах, отбегающая вместе с бантиком от догоняющего его кота.
- Сир Бальмонт, Избранный Милила! Я закончил очередную главу. В ней повествуется о том, как Избранный Бейна превратился в огромного, могучего зеленого дракона! Однако, ценой неимоверных усилий, Сир Бальмонт Рыжий сразил тирана в честном бою, после чего склонил к сожительству.
Бальмонт по-царски, с видом придирчивого издателя, оглядывал записи.
- Нет, Воло, это никуда не годится! Победить дракона - это классика, но трахать дракона - это уже заезженная пошлость! Склонять бейнита к сожительству надо в человеческом облике. И больше стонов, больше экпрессии, больше клятв и обещаний! Читатели такое любят, особенно женщины! Это тронет сердца миллионов девочек-подростков! И престарелых полусгнивших личесс.
Воло скорчил кислую мину. Кажется, эротика была не его жанром. В отличии от эпических приключений. Но Бальмонт лишь уверенно хлопнул его по плечу.
- Допиши свою эпичную боевую сцену, Воло. А эротику оставь мне. Поверь мне, наша книга произведет фурор. Сам Эльминстер осознает, что такого он еще не пробовал. Сзасс Тэм и Валиндра Теневая Мантия решат использовать Истинное Превращение и стать людьми, чтобы попробовать все то, что будем творить мы с Горташем в этой книге!

Однако на этом проблемы кота не кончились. О ужас! Даже если Горташ нашел бы в себе силы отвлечься от бантика, на его пути к разрыванию на куски одного дерзкого барда, пишущего всякий интересный компромат, то на пути к возмездию встало непреодолимое препятствие.
Шкряб.
Который как раз проснулся в своем углу. И подошел к новому котику в лагере, наклоняя голову то туда, то сюда. И наступая все с более явными гнусными намерениями - обнюхать и облизать.
- Привет, друг! Ты тоже любишь Хозяина?
Но Шкряб еще не был самой страшной проблемой. За ним шел такой милый, маленький, мохнатый... совомедвежонок.
- Друг! Шкряб! Куда! Кот! Еда? Курррр-курррр!

Клевет-клевета!
Горташ был просто невоспитанным неучем и сыном сапожника, который не понимал в искусстве ничего! И даже для портрета в родительском доме выбрал себе какого-то бездарного художника. Бальмонт точно написал бы его лучше! Как минимум заставил бы снять одежду и представил бы миру обнаженный портрет эрцгерцога! Зачем прятать подобную красоту от всей вселенной под слоями одежды? Это святотатство!
Частушки были своеобразным жанром! Короткие куплеты, идущие по самой грани реалистичности, народного фольклора, сдобренные легкой тенью абсурда, как пончик сахарной пудрой. Вот например:
- Цирик Маска целовал,
Стоя у заваленки
Ну а Маск стоял и ссал
Ему на белы валенки!
Бальмонт даже не понял как и почему наиграл это и напел. Одна из первых частушек, которую он выучил в своей жизни. Видимо, так велики были его недоумение и негодование от того, насколько недооценено местной властью великое и непогрешимое искусство!

Наблюдать за котором, охотящимся за бантиком, было занимательным зрелищем. Но куда занимательнее был вопрос. К счастью, кроме него и Воло, сути вопроса никто не понял. Поэтому Бальмонт очень хитро улыбнулся. Мерзко так. И демонстративно спросил у своего куда более взрослого и знаменитого коллеги и будущего соавтора.
- Скажи, Воло, а как обычно в легендах побеждают драконов?
- Смотря какой герой берется за дело, и смотря какого дракона! Если красного, то обычно светлый паладин сил добра как бы из последних сил протыкает поганое брюхо жестокого убийцы, разрывая ящера в клочья и... - Воло увлекся, зажестикулировал и уже начал рассказывать какую-то из тех бесконечных историй, что звучали в его книгах.
- С паладинами  понятно, - кивнул Бальмонт, не выпуская из рук лютни, и все еще наигрывая частушечную мелодию, - А как драконов побеждают барды? Ну или просто служители богов радостей и неунывания?
- О, - Воло заговорщически улыбнулся, - Это давно известный факт! Они соблазняют драконов и совокупляются с ними! Барды всегда предпочитают решать проблемы бескровно и мирно.
Бальмонт лишь повернул свой взгляд на кота, и встретившись с ним в этот миг глазами, лишь чуть кивнул головой, на секунду вскинув брови. Мол, видишь, Горташ. Я с тобой еще мягок. Всего лишь обратил в котика.

Появление Шкряба заставило Бальмонта даже засмеяться и отвлечься от своего бренчания. Было так увлекательно смотреть и слушать, как бесится Горташ, как хочет обнюхать его собака. И какая истерика читается в желтах глазоньках тирана.
Однако то, что Сычик проснется так рано, да еще и воспримет еще одного кота как потенциальный обед - это уже было непредсказуемо.
А вот то что сделал Горташ - предсказуемо вполне, только вот отпрыгнуть и увернуться бард не успел - кот был ловок как настоящая грациозная кошка, с грацией совсем не картошки. А с нормальной такой грацией.
- Ах ты, твою мать, сын сраного сапожника! Ыыыыыыыщщщщ, - прошипел Бальмонт, вскочив со своего "трона", - СЫЧИК! ФУ! Коты - не еда! Шкряб, коты - не игрушки! Отойдите от него!
Сказано это было с каким-то совсем несвойственным Бальмонту металлом в голосе. Так, что оба зверька замерли, посмотрели на него большими грустными глазами, слегка напуганными, но поспешно ретировались, когда увидели, что красные огоньки в голубых глазах барда потухли.
Безо всякого стеснения паладин беспардонно взял эрцгерцога Врат Балдура за шкирку, и, плюнув на потенциальные царапины, буквально отодрал от своей головы и своего лица. И так и оставил его висеть, держа на вытянутой руке, сжимая в крепких пальцах холку котейки.
- Ах ты говнюк лохматый! - прошипел Бальмонт шепотом, чтобы его слышал только кот, развернув его при этом к себе мордой и глядя прямо в глаза. И красная пелена снова накатывала на его глаза, но гораздо слабее, чем обычно, - Я тебе покажу, что такое истинный тиран. Я тебе покажу, что такое латная рукавица, держащая тебя за шкирку. Я с тобой такое сотворю, что Бейн меня новым Избранным назначит! Я тебя год не расколдую из этой формы. Я тебе куплю лоток и надену на тебя розовый ошейник. И большой кошачий домик с когтеточкой. Тоже розовый. Я прибью тентакли Абсолют по всему дому, и буду раз день тыкать тебя в них носом со словами: "Кто это сделал? Кто это сделал, а?"!
Раздраженный бард отпустил кота, разжав руку и кинув его на свой трон. С небольшой, впрочем высоты - сантиметров двадцать. А после этого безо всякого стеснения приложил руку к царапинам на лице и голове и произнес:
- Te curo!
Предсказуемо, ни одной царапины на прекрасном и таком сладком личике Дитя Баала не осталось.
Зато вот грозно наступавшая сзади Карлах своего раздражения не скрывала:
- Эй! Ты зачем так с котиком? Он же не виноват! Он испугался!

"Тиранилка не выросла".
Пф! Бальмонт скосил на кота такой взгляд, одновременно умиленный и снисходительный. Словно бы говорящий: "Ты вот сейчас серьезно? С огнем играешь! Я же и показать мою свою тиранилку!".
И когда они, сын бога и Избранный Тирана, успели дойти до обмена детскими ругательствами? Хм, видимо это и называется "дружбой". Или любовью, кто ж там разберет эти сложные чувства, доступные обычным смертным.
- Можешь разодрать мою рожу своими когтями, я буду только рад, котеночек. Но только когда ты будешь человеком. Я лично после этого облобызаю твою перчатку. И еще какую-нибудь часть тебя. И это не предложение. Это предупреждение, - одновременно сладко и угрожающе прошептал Бальмонт, очень характерно подергав бровками вверх-вниз.
Карлах нависала сзади грозной фигурой. Защитницей всех слабых, обиженных и обездоленных. Грозно скрестила руки на груди, нахмурилась, буквально полыхая жаром. Сейчас бы ее, такую буку, как взять, да как обнять! Но надо держать себя в руках, а то как-то Бальмонт итак уже был чересчур возбужден за этот тяжелый день.
- Карлах... Да, признаю, я был неправ. Я обошелся с ним грубо, - дипломатично пошел на попятную Бальмонт.
Тифлингша смягчилась, но все же отодвинула Бальмонта в сторону. После чего протянула руки к черному комку гладкой шерстки.
- Ты бедняжечка такой, да? Тебя все обижают, да? Плохой Бальмонт с тобой плохо обращается? - увы, мозг обращенного в кота человека тоже частично обращается в кошачий, пусть и сохраняет все воспоминания, поэтому понять речь женщины кот не мог. Однако вот то, что говорила она мило и ласково, без угрозы - вполне себе.
И могучая тифлингша протянула руки к пушистой прелести, невзирая на шипение и любые агрессивные действия. И взяла котика на ручки, мирно расположив его поудобнее. Затем варварша понесла котика по направлению к кроватям.
- Туда Шкряб и Сычик не ходят, там хорошо.
Карлах довольно быстро выпустила кота на чью-то кровать. Видимо, на свою. Села рядом, снова протянула руку. Дала обнюхать, чтобы начать гладить, если коту понравится запах. Если потрется желваками о ее теплую, когтистую красную кожу.
Бальмонт подошел поближе, чуть опасливо переглянувшись с Гейлом. Если вдруг сейчас концентрация с заклинания спадет - будет очень, очень неловко. И скорее всего не обойдется без жертв. Перерубленных топором этой могучей богатырши, которая поистине страшна в своей ярости.
Посмотреть на нового гостя подошла и Лаэзель. Она скривила губы, скрестила руки на груди, стоя в боевой стойке.
- Поверить не могу, что ты притащил еще одно животное в этот... балаган. Ц-ква! - прошипела гитиянки, - Мы открываем цирк после того, как уедет тот, что в Ривингтоне?
- Возможно, - сказал Бальмонт и без тени сомнения в голосе, привирая так, как только это могут делать барды, добавил, - Горташ разрешил мне построить монастырь во славу Милила в качестве подарка на свадьбу.
Гитиянки шикнула.
- Ц-ква! Какая еще свадьба?
- Ну, моя и Горташа. Через месяц. Ты что, забыла?
- Я предпочитаю пропускать мимо ушей лишенный смысла бред исстиков. Ты же собирался убить этого ублюдка?
Карлах, справедливости ради, слушала все это стоически. Начинала закипать, как котелок с водой на огне, но проявлялось это только в том, что поглаживания по коту стали чуть более агрессивными, словно тифлингша ненароком пыталась вдавить животное в матрас.
- Ну собирался, - ответил Бальмонт, - А потом я увидел его... Он посмотрел на меня... Я посмотрел на него... Искра, буря, безумие! Мы поцеловались прямо на коронации, и после нее я взвалил свежекоронованного эрцгерцога на плечо и унес в его кабинет в подвале, а затем мы провели ночь любви и страсти прямо на его рабочем столе! Конечно, от наших игрищ пострадали некоторые его чертежи, но Горташ был так вдохновлен после этого, что уже готов нарисовать тысячу новых! А когда мой язык в десятый раз за ту ночь довел его до пика наслаждения, то он пообещал собрать мне детектор, который позволит найти дорогу в храм Баала!
Говорил Бальмонт так, что можно было заслушаться. Возможно, в этот момент засомневаться стоило даже самому Горташу - были ли его нынешние заклинание действительными, или он стал жертвой заклинания "изменение памяти"? Вдруг все было так, как рассказывал Бальмонт, а враги стерли эти сладкие мысли из его головы, чтобы рассорить его с любимым?
- Ну насчет десятого раза ты привираешь, - мгновенно включился и поддакнул Гейл, с таким выражением лица, словно что-то просчитывал у себя в голове, - Я помню только семь.
- Это до того или после, как мы выставили тебя из комнаты, невидимый извращенец?
- Каюсь. Видел только до, - Гейл примирительно поднял руки, не собираясь спорить.
- Что ты несешь? Какой подвал? Какая свадьба? Кабинет Горташа наверху Крепости Змеиной Скалы! И ни один, ни один чертов его детектор не поможет тебе найти дорогу в храм! Ты не сможешь это сделать без испытаний! Ц-ква! Убери этого кота и займись уже делом! Мозг скоро пробудится! - рявкнула гитиянки, сделав фирменный жест, словно она что-то перерезала рукой.
Взгляд барда на секунду сверкнул красным. Но лишь на один единственный миг. А затем он добавил:
- В смысле "какая свадьба"? Мы планировали ее еще с того момента, как похитили Корону Карсуса!
- Бред! Вранье! Ты несешь бред! Ни ты, ни Горташ просто не могли думать ни о чем подобном! Может, ты еще расскажешь, что ты с Кетериком спал?
Бальмонт вздохнул. Даже как-то разочарованно. Потом посмотрел сначала на кота. Затем перевел взгляд на воительницу из иных миров. И... Совершенно неожиданно просто вмазал ей латной рукавицей по лицу. Со всей силы. Так словно, собирался размазать ее маленький плоский нос по всей остальной гитияночьей морде.
Гитиянки отшатнулась. Взвизгнула не своим голосом. И за ушибленное место держалась уже не зеленая пятнистая рука. А бледная, переливающаяся серо-черными полосами как жидкий мрамор.
Сестра ошарашенно и удивленно смотрела на брата, который в свою очередь посмотрел сначала на кота, потом на ченджелинга. И, выхватив свой меч, произнес:
- Ну что ж, вот вы оба и здесь.
И тащить свою жопу ни в какой храм теперь не понадобится. Литейную взрывать, спасать пленников в тюрьме - тоже, потому что без приказов своих святых лидеров бараны-подчиненные никого не тронут.

То, что происходило дальше напоминало жуткий.... кавардак.
- В смысле "оба"?! Это что... ГОРТАШ?! - рявкнула Карлах, вскакивая и на ходу выхватывая топор. Понять, впрочем, за кем именно собиралась гнаться девушка - за Горташем, за Орин или за Бальмонтом, составляло некоторую проблему. Однако покрываться огнем ее кожа уже начинала. Как и раздался чудовищный варварский рев.
- Дрянь! Свинья! Клоун! Шут, недостойный именоваться сыном Баала! - визжала Орин на Бальмонта, однако догнать она пыталась непременно кота, но до грации и ловкости удирающего от потенциальной опасности представителя семейства кошачьих ей еще явно было далеко.
- Хер тебе в задницу, а не расколдовывание! Будешь мяукать до тех пор, пока не поклянешься отдать мне камень, выпустить всех пленников и не извинишься перед Карлах! - Бальмонт был непреклонен, но стратегию выбрал верную - пока парочка нынешних Избранных Мертвой Троицы гонялась друг за другом, наворачивая круги, полуэльф просто выждал нужный момент и выскочил сбоку, как раз вклинившись между Орин и котом, что позволило пресечь очередной взмах кинжала своим мечом. Странно, куда же делась памятная ножка от стула?
Крик разочарованной Орин разнесся по всему второму этажу.
- Ты не сможешь! Ничего не сможешь! Это неправильно! Недостойно! Вечно ходил со своей веселящейся рожей, совращал всех, кого встречал! - град ударов, которым обменялись брат и сестра, звон клинков, отражающийся от всех стеклянных поверхностей в комнате... - Хихакал как придурок, читал свои стишки, играл на своей гребаной лютне на весь храм! Посмешище! Лицедей! Ты превратил храм нашего Отца в цирк! Но хуже того - ты посмел завести друзей! Завести друзей и не пролить их кровь! Ты недостоин именоваться Избранным!
- Достоин, Орин, - глаза Бальмонта вновь на секунду стали красными, а его клинок и щит вновь играючи остановил целый шквал атак клинков сестры,  - Потому что ни что-либо из этого, ни даже дырка в черепе и амнезия не мешают мне... Быть просто-напросто лучшим.
Возможно, для кого-то это могло бы звучать нескромно, но присутствующие в комнате, словно бы и не обратили внимание.

Удирающий кот же во время всей драки неизменно наткнулся на непреодолимое препятствие в виде иссохших и забинтованных стоп. И как бы он ни пытался его обогнуть - каким-то непостижимым образом руки скелета, который убрал свою книжицу, достигли столь вожделенного многими комка меха.
С животным на руках Иссохший на всякий отошел подальше к Йенне, которую прикрыл собой, от уже начавших кататься по земле баалспавнов, один из которых осыпал второго проклятиями, а смысл ответов другого сводился к дразнящим: "Ну и что, я все равно лучше".
Бархатистый, тихий шепот Иссохшего достигал даже кошачьего разума, прорывая границы самой магии, когда тот почесал Горташа за ушком.. Ибо голос богов не может не быть понимаем теми, у кого душа живого создания.
- Коль разум твой, изобретатель юный, терзаем мыслью, а не смеется ль над тобой твой бог - спокоен можешь быть, отринь переживанья. У Лорда твоего от юмора и тени не мелькнуло за все века, что был он божеством. И в смертной его жизни тоже. Я Бейна знал в те времена и в эти.

Драка, дуэль двух баалспавнов, кажется тем временем подходила к концу.
Или нет? В какой-то миг Бальмонтов стало... сразу два. И почему-то они оба замолчали, не произнеся ни слова, и продолжая сражение. Крутились, перемещались, сцепились, покатившись по земле... Где был на самом деле сын Баала, а где дочь - уже было не разобрать.
Минута... Две... Спутники замерли. Йенна грызла ногти. Только Иссохший Мирно гладил кота, с максимально спокойным лицом наблюдая за сценой.
Один Бальмонт лежал на земле. За время боя они успели друг друга порезать, поцарапать, даже искусать... Но теперь на одном поверженном брате восседал другой, душил его...
Только почему же казалось, что этот удар, поваливший его на пол, упавший мог отбить?
- Надо было сделать это с самого нача...
- Страйк!
Бам!
Бессознательная девушка приняла свой истинный облик и начала оседать.
- Хихихихихихи! - засмеялся Бальмонт, когда потерявшее сознание тело Орин упало прямо на него.
- Минск не очень умный, - сказал громадный следопыт, - Должен покаяться - Минск растерялся! Но Бу не теряется! Бу всегда собран! Большой Минск не знал что делать! Но маленький Бу сразу вспомнил и сказал Минску - "Помнишь, Минск, как Бальмонт сказал сегодня с утра сразу бить противника, если он говорит слово "страйк"?" Минск вспомнил и ударил!

Кого-то из людей бардак частенько раздражал.
Бальмонт же находил в сотворяемом хаосе не преступный и порочный бардак, а самый настоящий творческий беспорядок, который даровал  легкость полету мысли музыканта, зажигал ярче созидательную искру искусства в его воспаленном и истерзанном клинками родной (ну почти) сестры сознании.
А потому тем, что происходило в комнате, Бальмонт откровенно наслаждался. Радостно боролся с сестрой, которая гонялась за превращенным в кота тираном Врат Балдура, а за ними двумя носились все его друзья, кота схватил древний бог в образе подкисшего лича. И за всем этим еще и наблюдали ребенок, кот, собака и совомедведь. Последние, к слову, выглядели во всей этой феерии самыми разумными существами. Ну, после героического Бу, конечно же.
И вот теперь вдохновленный по самые помидоры (интересно, где именно оные находились в организме отродий Баала?) Бальмонт гордо стоял в позе победителя, водрузив одну ногу на бессознательную тушку своей сестрички-племянницы-внучатой племянницы, а локоть он очень старался приятельски водрузить на плечо Минска, но вот беда - роста совсем не доставало, так что удалось лишь кое-как опереться.
В руке же Бальмонт вертел тот самый алый кинжал, который когда-то принадлежал ему самому. И который и послужил для раскраивания его черепа.
Отродье Баала посмотрело в глаза коту, словно отвечая на его вопрос. И задумчиво изучая красное лезвие. И красный камень в основании.
- Ее камень, моя пушистая жопка? Ой, где же он, в самом деле? - Бальмонт демонстративно делал вид, что его не замечает, - Святые Боги, я его не вижу! Это катастрофа!
От продолжения этой театральной трагедии в пяти актах до коды в виде раздирания одним черным излишне борзым котом лица главного и единственного актера, Бальмонта оторвал Гейл, который подошел.
- Бальмонт, соберись. Далее действуем по плану?
- Да. Я покараулю тут мою шерстистую во всех испостасях зазнобушку. А вы...
Жонглируя кинжалом с вожделенным камнем в руке как цирковой жонглер булавой, Бальмонт вышел в центр комнаты. Дождавшись, когда все взгляды устремятся к нему, он широко раскинул руки в приветственном жесте, а затем, подкинув кинжал в воздух, сделал изящный поклон. И, заканчивая это движение резким принятием вертикального положения, ловко поймал клинок за самый кончик лезвия даже не поранившись.
- Друзья, мы проделали долгий путь. Мы нашли логово Абсолют. Мы вычислили всех Избранных и победили их в подлых и нечестных поединках, как настоящие представители сил бессовестного и лишенного сострадания добра. Пусть каждый злодей Торила знает, что у Бальмонта нет чести, нет уважения, нет пива. Чести я лишился с Горташем, уважение мое сначала надо заслужить, а пиво я все выпил еще раньше, чем его владельцы заметят пропажу. И Мозг, как абсолютное зло, скоро испытает на себе мощь нашего милосердия, огненные шары нашего сострадания, стрелы нашего прощения и гильотину нашей пощады. Но мы не можем двинуться в путь без нашего товарища. Ступайте, мои друзья. Пусть Минтара, Карлах, Уилл и Хальсин отправятся в храм Баала и достанут нашу дорогую гитиянки! Минск, следуй за Джахейрой. Возьмите с собой Воло. Воло и Минск - они как минус на минус. Должны дать плюс. Джахейра же знает, что делать. Бу - тоже. Шэдоухарт, Гейл и Астарион - вам я доверяю как себе. Вы справитесь с порученной миссией. Эйлин и Изобель пойдут искать союзников на битву... Я же... Простите. У меня есть личное дело. Сейчас я не могу пойти ни с кем из вас.

Минуты прощания. Объятия, слова поощрения. И герои, уверенные в своей скорой победе, разошлись кто куда. Даже Йенна по поручению Бальмонта взяла всех животных и вышла погулять.
Иссохший, с котом на руках, подошел к сидящему на ступеньке перед спуском в центральную часть комнаты, Бальмонтом. Сейчас рыжеволосый мужчина казался на редкость серьезным. Мрачным. И даже не шутил. Словно знал, что грядет. Чувствовал. Уже кожей, всем своим естеством. Грядущее, неотвратимое.
- И разговор, что тяжелей всех принятых решений, тебе о певчий рыцарь предстоит. Во тьме рожденный, ею ты не сломлен. Неужто страха нет в тебе и тени?
- Да есть, конечно. Но куда ж тут, блядь, деваться, - развел руками бард, нервно засмеявшись.
Возможно, таким серьезным Горташ Бальмонта не видел никогда. Даже в самые ужасные миги его прежней жизни, до личинки, никогда в глазах сына Баала не мелькало и тени подобный безысходности.
- Он желает разговора. Я чувствую, как он стучится в мой разум. Я вижу мир красным. Ты ведь не останешься, да?
- О нет, присутствие мое суть неуместно, коль речь о торжестве семейном. Не должен я влиять на судьбы смертных. И не стану. Будь храбр, юный паладин, твой путь с рождения был предначертан. Гляди же в бездну смело. И докажи, что сил в душе твоей достаточно, чтоб с честью выдержать ответный взгляд.
Сказав это, скелет бережно опустил кота на пол и двинулся куда-то в угол.

Едва лишь Иссохший отступил в тень, как он словно бы исчез из окружающего мира. Почувствовать его не удавалось никакими силами.
И едва лишь это случилось, как перед Бальмонтом появился Скелеритас Фел. И почему-то его речь также отлично понималась почти всеми живыми существами.
- Непослушный, непослушный маленький Хозяин. Хозяин думал, что если не пойдет в Храм, если вновь и вновь ослушается, если всеми силами постарается не пролить ни капли крови, если не окропит свои божественные руки даже кровью своей сестры и своего любимого и друга, стоящих на пути к Всемогуществу, то это заставит его Отца отказаться от своего любимого?
- Признаться, Скелеритас, да. Я лелеял надежду, что папа от меня после этого отстанет, - хмыкнул Бальмонт, потрепав кота по холке. Мол, видишь, Горташ, с кем приходится работать.
- О нет, мой маленький наивный Хозяин, ваш Отец любит вас без меры. Он все еще готов вас простить. Вас одари... кх...
Хрип. Невидимый нож, ударивший Скелеритаса в спину. Еще один. И еще. И еще. И еще. Тело слуги взмыло в воздух, под ним натекала лужа крови.
И вней был виден он. Баал был здесь. Он явился к своему сыну.

Говорят, что люди, которые встречали свое воскрешение из мертвых не помнят того, что происходило с ними на планах их богов.
Бальмонт не помнил, когда открыл глаза.
Он помнил только "до".

Он помнил обращение своего отца. Он помнил каждое сказанное слово в длинном, полном одновременно и гордости, и недовольства речетативе.
Укоризна. Что сын отправил своих лакеев в его храм.
Одобрение. Что проявил хитрость, чтобы отвести от друзей очи отца.
Предупреждение. Что рано или поздно кинжалы Баала найдут их всех. И даже возлюбленную полуэльфийку, хотя она может остаться одной из последних.
Журение. Что не представил отца своей новой семье.
Восторг, что подготовил для него такую жертву - Избранного его союзника и друга. Избранного его смертельного врага.
Требование. Забрать эту жалкую жизнь никчемного изобретателя, не создавшего ничего самостоятельно, а лишь воровавшего чужие разработки, и подарить ее отцу как первый дар на пути к восхождению. Как знак сыновней любви и признательности. Как акт принятия своего наследия.
Обещание. Что в тот миг, когда кровь Энвера Горташа омоет полностью его прекрасное, совершенное тело полуэльфа, когда он обмотается его кишками как елка - гирляндой на празднике зимнего солнцестояния, тогда к нему снизойдет...
Благословение. Высший дар отца - Потрошитель.

Возьми кота. Он не убежит. Ему просто некуда бежать отсюда. Ты будешь быстрее. Лишь отдайся своим самым темным и мрачным желаниям. Позволь Отцу полностью владеть тобой. Прими его дар. Ведь никто не любит тебя как Отец.

Вранье.
Глупости.
Бред.

Никто и никогда тебя примет. Ты никому не нужен настоящим. Омойся кровью друга. Омойся кровью врага. Обрати весь мир в кровавое болото. Все они будут с тобой, единым фронтом. Единой лужей.

Нет.
Я так...
Не хочу быть...

...Сарказм Шэдоухарт...
...Цкваканье Лаэзель...
...Домашнее рагу Гейла...
...Пляски Уилла...
...Укусы Астариона...
...Объятия Карлах...
...Испуганный взгляд Минтары...
...Уточки Хальсина...
...Философия Минска...
...Старческое брюзжание Джайхейры...
...
...
...Эта улбыка Горташа, его отведенный взгляд...

...Один.
Никогда больше.

Одиночество страшит больше смерти.
Даже если это значило отказаться от главной сцены в своей жизни, если это значило отказаться сыграть свою последнюю симфонию на струнах выпущенных кишочков Ао. Какой в ней толк, если к моменту коды в живых не останется ни единого зрителя?
Если цена за спасение мира - одна жалкая жизнь ничтожного убийцы, то разве это цена?

Он помнил свое твердое "Нет".
Он помнил скупое "Я сделаю нового. Того, кто будет достоин".
Он помнил, что улыбнулся, посмотрев на перепуганного кота перед тем, как его сердце остановилось, пронзенное тысячей кинжалов, заставлявших ощущать секунду агонии как десять тысяч лет.
Помнил свои последние слова, недостойные того, кто родился от мертвых сгнивших чресел Баала.
"Я люблю тебя".

...Какая драма. Сопливо. Льстиво. Лживо. Это бы пришлось к лицу паладинам Святой Триады, а не гнусному убийце, даже не помнящему своих преступлений.
Это было последнее, что в голове сказал Соблазн. И последнее, что помнил Балмонт.
Надо же это кому-то сказать. Наверное, он и правда его любил. Как отблеск того, чего никогда не вспомнит. Он ведь отказался его убивать...

Не помнил Бальмонт ни суда Келемвора, если он и был. Не помнил, являлся ли за ним Милил. Являлся ли отец. Не устроли ли они на плане Фугу кабацкую драку двух забытых и обоссанных Цириком божков, которые еще и паладина не поделили.
Бальмонт очень надеялся, что все же подрались.

...Но вот следующее, что явилось глазам барда - это склонившееся над ним лицо Иссохшего.
И такая боль в голове, какой у Бальмонта не было ни после одной попойки. И в груди. В груди все еще безумно жгло, и отпускало очень медленно.
А за всем этим пришло какое-то чувство внутренней пустоты. Словно он потерял что-то, что некогда было для него очень ценным. Словно ему аптутировали орган.
Гноящийся, гангренозный орган, отсуствие которого несло лишь облегчение.
Бальмонт с трудом сел, держась за голову.
- Ох, ебать-ебать, - сказал Бальмонт, с трудом ворочая языком, - Я же умер, да? Я знал, что ты меня не оставишь, дед-пердед! Котик не шалил? Не пытался потрогать мой камень? И даже член не пытался?
Если про камень Бальмонт еще спросил серьезно, то вот про член уже звучало почти по-бальмонтовски - с неприкрытой надеждой.

Сфокусировав взгляд на Горташе, и дослушав сказанное, рыжеволосый полуэльф деланно изобразил лицом и всем своим с трудом гнущимся телом возмущенную эмоцию, как бы говорящую: "Простите, кто придурок? Я?!"
- Прости, Энвер, меня называет придурком человек, который правит целым городом, и в квартале, в котором расположена его собственная крепость, одна сральная будка на добрую половину этого квартала, я правильно понял? Это говорит человек, к которому на коронацию его собственные стражники пропустили барда в говнище и кровище по уши, вооруженного ножкой от стула, когда он сказал, что он участник коронационного оркестра? Это говорит эрцгерцог Врат Балдура, которого на коронации подкидывали в воздух, как плюшевого совомедведя? Нет, я решительно не согласен! Я, может быть, и конченый, но точно не придурок. Никто в этом городе идиотов не смеет называть меня придурком.
Как-то они сейчас даже необычайно мирно сидели. Бальмонт пытался вспомнить... и не мог. Может, так уже было раньше? Может, были десятки подобных ситуаций, и все они остались в голове Горташа, но вот в воспоминаниях самого Бальмонта осталась лишь звенящая пустота. Был ли в нынешнем полуэльфе, которого звали Бальмонтом, хоть отголосок той личности, которой он был когда-то? Или это просто вновь вышел на сцену тот самый Бальмонт, которого с убийства приемных родителей все время заглушала ударами барабанов кровавая пелена, носящая имя Темного Соблазна?
Кровавая пелена, которой больше не было.
Бальмонт чувствовал, что он в своей голове один. Не считая Императора, который затих, и пока что не пытался вмешиваться, видимо сам не отошедший от всего, что произошло. Небывалое чувство - когда сидящего перед тобой человек не хотелось разорвать, растерзать, изрезать, убить, выскоблив его кости до бела и сделать кубок из его черепа.
Хотелось просто смотреть и наслаждаться тем, как темная челка спадала на потное лицо, как это красивый смугловатый мужчина сдувал с лица остатки кошачьей шерсти.
Он... свободен? Наконец-то? Ура?
...Надо будет ночью нарисовать Горташу на лице кошачьи усы. А то слишком много серьезных мыслей лезут в голову.
А вот следующая фраза Горташа была большой, очень большой ошибкой.
В мгновение ока едва пришедший в себя бард метнулся вперед, как кобра на кролика, повалив тирана на спину и преступно близко нависая сверху. Только теперь уже с теплой улыбкой. Без клубящейся в глазах жутковатой красноты.
- Что ж. Я преступно жив, можешь начинать трогать. Иссохший, ты не сгоняешь за вином? - с надеждой, с просьбой ребенка, умоляющего купить ему конфету на ярмарке, спросило бывшее Дитя Баала у скелетоподобного создания.
- Нет, - вежливо, но категорично ответил скелет, не отвлекаясь от своих свитков.
- Ну блин, не судьба. Будем ждать возвращения остальных. Раз с тебя спало заклинание - значит, Гейл где-то потерял концентрацию. Думаю они скоро вернутся. Хотя, должен признать, ты был очень милым котиком.
Впрочем, Бальмонт все же встал и полез копаться в одном из дорожных сундуков. Из которого извлек порядка двадцати различных видов алкоголя.
А вот из другого сундука виднелись кубки для вина самых разных форм и размеров - включая подозрительно напоминающие столовое серебро с гербом Тормов, явно вынесенные из Лунных Башен.
Бальмонт протянул один такой кубок - да, точно, столовое серебро Тормов - и налил обоим самого дорогого вина почти до краев. после чего уселся рядом. Видимо, благодаря природной склонности к хорошему балансированию, он умудрился не пролить ни капли, плюхаясь прямо рядом с Горташем, и также скрещивая ноги.
Бальмонт даже внаглую положил голову на тиранское плечо.
- Знаешь, а я всегда хотел трогать за все интересные части живых только тогда, когда они представляли для меня ценность. Когда были чем-то дороги, или просто нужны. Потому что когда ты смотришь на мир глазами сына Баала, то населяющие его существа делятся лишь на два типа - жертвы и потенциальные родители для твоих новых порождений Баала. Те, кто не станут агнцами для твоего клинка, должны быть жертвами твоей похоти. Поэтому я спал почти со всей моей группой. Поэтому мне было так тяжело удержать член в штанах при виде тебя. Но я больше не слышу голос отца. Он забрал свое наследие, и в моей голове звенящая пустота забвения.
Бальмонт поболтал вино в бокале.
- Впрочем, я все еще остаюсь бардом, - сказал Бальмонт и максимально повернулся к Горташу так, чтобы и смотреть на него, и не убирать голову с его плеча, - Ты ведь поддашься на мои убеждения и сделаешь кое-что для своего любимого убийцы, да, папочка? Ох, как же здорово произносить это слово без риска привлечь ненужное внимание Баала, ты бы знал!