Dungeons and Dragons |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dungeons and Dragons » Альтернатива » [1488 DR] Главное в свадьбе — не ошибиться с невестой
Главное в свадьбе — не ошибиться с невестой
Обожаю свадьбы. Настоящий праздник лжецов.
Врата Балдура, Верхний город
Энвер Горташ, Орин, Врагген
Власти никогда не бывает мало. Энвер очаровывает молодую дворянку, становится ее женихом, все идет к свадьбе. Богатое наследство и упрочение позиций — что может быть лучше? Но кое-чего Горташ не предусмотрел — им заинтересовалась Орин.
Энвер бросил перо на стол. Конечно, остатки чернил оставили кляксу на дорогом дереве, но тиран, казалось, даже не замечал этого. Находящийся всей душой в своих планах, обдумывающий предстоящие решения, Горташ частенько погружался в свои мысли настолько, что окружающий мир переставал его интересовать. У него в голове вертелись схемы, задачи, которые не давали покоя.
На столе лежало несколько исписанных и яростно исчерканных листов пергамента. О Бейн, как он не хотел вступать в этот брак. Зачем вообще это делать. Однако брак сулил титул. Быстрое обретение статуса. Укрепление позиций во властных структурах города. А супруге... Можно сказать, что ей не суждено было прожить долгую и счастливую жизнь.
"Я, Энвер Горташ, Избранный слуга Тьмы, клянусь, что в горе и радости, в здравии и болезни, в богатстве и бедности, никогда не допущу ни малейшей слабости и не нарушу заветов великого Бейна. Я не буду тебя любить, но я в полной мере воспользуюсь твоей глупостью и наивностью, а также твоим положением, чтобы возвысить себя и свою церковь, чтобы укрепить наше положение во Вратах Балдура. Когда ты появилась в моей жизни, то я сразу понял, что брак с тобой — отличная возможность достичь моих целей, используя все те ресурсы, что твое благородное происхождение может предоставить, используя твое влияние, твои деньги и твой статус. Я клянусь именем своего Бога, что у нас никогда не будет детей, поскольку ты состаришься, а я, будучи вечно молодым, поскольку Лорд Бейн назначил меня своим Избранным, буду жить вечно, а значит наследники мне никогда не понадобятся. Я клянусь, что буду держать в железной латной рукавице всю твою прислугу, что работала на твою семью несколько поколений, а потому дорога тебе, и что мой ближайший соратник будет неумолимо и жестоко пороть плетью каждую горничную, которая посмеет сказать ему хоть одно единственное слово поперек, ведь это оскорбит статус Десницы. Я клянусь, что на твоих деньгах и титуле я выкую себе дорогу к власти и величию, и что отдам твой город Великому Тирану, Повелителю Бейну, а затем положу к его ногам и весь остальной Торил. Я клянусь, что никогда не нарушу догматов и заветов Его, и не проявлю к тебе ни сочувствия, ни сострадания, ни преступного милосердия. Я клянусь, вступая в брак с тобой, что попрошу Враггена избавиться от тебя, как только представится такая возможность.
Да запишет мою клятву Черная Рука великого Бейна.
И да будет благословен его Трон Из Черепов”
Ох, как же Горташу хотелось записать эту клятву именно так. Но нет. Это не подходило. Воспитанный дьяволом прямо в его логове в Авернусе, тиран привык аккуратно и бережно обращаться со словами. Когда ты клянешься в чем-то, особенно именем богов, то за свои слова придется отвечать. Но безусловно, чтобы жениться на благородной леди, такого было недостаточно. Надо было сформулировать что-то такое, чтобы идиоты-гости поверили ему, поверили в любовь и искренность. И при этом нельзя было дать ни единого обещания, которое Горташ не собирался выполнять. При этом все эти обещания должны были быть сформулированы достаточно мило, чтобы казалось, что он влюблен как дурак.
Дверь в комнату тихо отворилась.
Горташ сначала смял бумагу с текстом, а затем резко обернулся.
Ах, Летиция. Красивая, но немолодая. Наследница огромного состояния, она лишь недавно потеряла своего строгого отца, в тени которого жила много лет. Он ужасно подавлял бедняжку, даже прикладывал физическую силу, расстроил несколько потенциальных браков. И вот он вдруг умер в своей постели. Ох, удивительно, практически одномоментно с тем, как на Летицию положил глаз сам Горташ. Какое совпадение.
Культ Баала, конечно же, был совершенно не при чем.
Горташ встал с места. Достаточно резко, но немного наигранно.
Бедная, бедная девушка, всю жизнь запертая в золотой клетке. Она не знала другой жизни. О боги, да сам Горташ лишил ее девственности, а ведь ей было уже под сорок лет.
Неудивительно, что когда он открыл ей дивный мир плотских утех, ей так понравилось играть в служанку и господина. Горташа это заставляло внутренне морщиться. Уж в чем, в чем, а в гедонистических наслаждениях он предпочитал простоту. Во-первых, он такого навидался в Доме Надежды, что его мало чем можно было удивить. А во-вторых, хоть он и многое умел, но к тем, кто хоть в игре желал видеть себя рабом, он ничего кроме презрения не испытывал. Он сам был рабом. Настоящим. Он знал, что это такое.
Однако он умел быть желанным. Умел быть соблазнительным, чтобы добиться своей цели. Умел совратить почти любую женщину. И дать ей именно то, чего она хотела.
Летиция как обычно, вестимо, отпустила своих горничных и надела платье одной из них.
Горташ подошел к высокой, но болезненно худой женщине. Он был чуть выше, и хотя он не отличался невероятной физической силой, но... Все же это была лишь игра. Он властно взял девушку за подбородок и довольно грубо прижал к стене. Еще и вторую руку упер в стену, перекрывая выход из комнаты.
— Летиция. Вы в который раз нагло входите ко мне без стука. Сколько раз мне нужно повторить, что подобное поведение неприемлемо? На этот раз ваши выходки пересекли все границы моего терпения. Боюсь, мне придется принять меры, — прошептал Горташ. И страстно, и угрожающе.
Вздрог.
Женщина, привыкшая считать себя девушкой, запутавшаяся в своих мечтах и темных желаниях, вздрогнула, но причиной был не страх. Все ее тело проняла та самая дрожь, которую не ждешь, с которой борешься, до конца не веря, что твое тело тебя же предает.
И все же нельзя было не заметить, как дрогнули и ее ресницы, прикрывая бесстыжие от предвкушения и озорства карие глаза. Плохая попытка показаться раскаявшейся за проступок, которого не было.
— Ах, господин…
Она чуть горбилась, втянула шею в плечи, пытаясь быть такой маленькой, хрупенькой, беззащитной. Все, чтобы «господин» мужественно возвышался над ней, был массивным, могущественным, умеющим брать свое. От одного представления, как он может «брать» этими своими руками, щеки вспыхнули легким алым румянцем.
И вот его рука держала ее подбородок, а спина отходила от удара об стену – легкого, но все же удара, а все ее тело уже трепетало. Едва-едва, на самой грани, но словно предвкушая что-то… интересное, любопытное, захватывающее.
Из-под прикрытых ресниц робко, несмело, заискивающе смотрели глаза той, что готова пасть как угодно низко, лишь бы получить милость наслаждения. Приоткрытые тонкие губы изломом шептали совсем не то, что хотели:
— Мне так жаль, я не хотела вас побеспокоить…
«Я хочу вас, господин».
— Я так переживаю о вас, вы так заняты…
«Фантазирую о тебе, как ты будешь занят мной».
— Хотела просто… просто проверить вас, может, вам что-то нужно…
Вопиющая наглость, обернутая в непрошенную заботу. Но в ее голове все это, должно быть, выглядело как прекрасная возбуждающая история из тех, что читаешь в самом дальнем углу библиотеки, пряча книги между пыльных фолиантов. Ах, истории, наполненные такой страстью и запретными отношениями, что в кончиках пальцев покалывает от восторга.
Именно этими пальцами – теплыми, на удивление проворными, — Летиция осторожно, изучающе проходилась по его груди. Небрежная шнуровка почти не скрывала яркой мужской стати, словно призывала прикоснуться – и пальцем, и языком, и губами. Пока ее голова в плену его властной ладони, свои она использовала, чтобы узнать, какова карта его волосатости.
— Что же мне сделать, господин, чтобы искупить свою вину?
Бесстыдно приоткрывая рот, словно моля о поцелуе, Летиция так преданно и так послушно смотрела на Горташа, словно была готова ко всему. К любому приказу.
«Прикажи мне возлюбить тебя или умереть перед тобой, я сделаю все».
Полное подчинение и смирение. Все, ради исполнение ее темных грязных фантазий.
А Летиция сегодня была игрива. Как-то даже слишком.
Горташ к такому не привык - его пассия была пассивна, зажата. До сих пор стеснялась давать волю всем своим желаниям. До сих пор боялась сама оплачивать счета городским гильдиям и выдавать жалование своим работникам. Когда всю жизнь за тебя кто-то что-то решает, в том числе, как тебе выглядеть, что тебе надеть, как себя вести, что тебе говорить - ты очень долго будешь от этого отходить.
Ты очень долго будешь учиться пользоваться свалившимися на тебя привилегиями.
Но если сможешь - ты станешь страшным человеком. Одним из тех, под чей сапог мир услужливо подставит свою спину.
Горташ смог. Но только вот Летиции он такой возможности не даст - к чему ему конкуренты? Ему была нужна трагедия. Ужасная трагедия в его великолепной карьере, на которой можно будет играть еще пару лет. Что может вызывать больше сочувствия, чем страдающий вдовец, которому не мило даже состояние его жены? Который готов раздать его бедноте и хосписам Ильматера. Ну не совсем все, но немалые средства. Достаточно, чтобы казаться расточительным и потерявшим разум от любви.
Он провел рукой по тоненькой шейке, которую так и хотелось сжать латной рукавицей, погладил по плечу, затем спустился ниже и крепко сжал ребро. На самой грани между грубостью и болью.
- Ваши извинения ничего не исправят, - прошептал Горташ, - Я итак терпел слишком долго. Быть может, ваша спина истосковалась по ударам розог?
Мужчина перехватил благородную леди, подтянув ее к себе поближе, и проведя рукой по спине, по талии, по ягодицам. Бедная, бедная Летиция. Вся ее спина была иссечена множеством шрамов, некоторые из которых остались с самого детства. Конечно, через платье это не ощущалось, но тиран много раз их лицезрел, когда женщина одевалась или мылась. В чем-то Горташ сочувствовал ей. В глубине души. Где-то очень глубоко, так глубоко, что через непроглядную тьму Бейна до этих закромов уже не достучался бы даже самый ранящий душу и говорливый бард.
Но для него это было в прошлом. Его страдания закалили его волю, сделали сильнее. Позволили Горташу понять, чего он хотел от этой жизни. А он хотел власти. Ничего больше, чем скромное желание видеть мир под своим сапогом.
Конечно же, он никогда не бил женщину. Однако сами эти угрозы будоражили ее воображение достаточно, чтобы Горташ этим беззастенчиво пользовался. Вкупе с его волевыми решениями, умением решить ее проблемы - было лишь вопросом времени, когда женщина будет готова подарить ему руку и сердце. Она сама предложила этот брак. Поводов отказываться не было.
- Впрочем, на ваше счастье, я сегодня благосклонен. И я дам вам возможность искупить вину.
С этими словами он потянул женщину за собой, перехватив одной рукой за талию, а другой удерживая одну из ее рук. И бросил ее на кровать.
Горташ встал рядом, скинул с себя черный, вышитый золотом жилет, и протянул женщине правую руку. Его взгляд был властным, именно так короли протягивают руку подданным для вежливого поцелуя, и его рука также была украшена множеством колец. А вот запястье было закрыто белой полосой ткани с кружевными оборками - краем рукава, завязанном на тоненькую шнуровку со множеством обшитых шелковыми нитями дырочек.
- Помогите мне раздеться. Развяжите на мне все эти чертовы завязки. И вы знаете, что делать дальше.
Завязок на его костюме было много, и последние пару месяцев, что он жил вместе с Летицией, у него наконец-то было кому их все зашнуровывать с утра и расшнуровывать вечером. О великий Бейн, как он ненавидел эти завязки. Только ради них стоило завести себе постоянную женщину. Свалить на Улову еще и такую обязанность уже не позволяла гордость.
Что же касается их отношений с Летицией, то самая простая шнуровка всегда оставалась на самый конец.
Та, что была на штанах. И развязывать ее в их игре полагалось, уже стоя на коленях.
То, что должно было принести боль, вызвало что-то еще.
Летиция ахнула, и этот ах был на грани с вздохом… или выдохом. Словно она сама не определилась, а потому удивилась и устрашилась такой неожиданности, тут же слегка прикусив нижнюю губу. Едва заметно, буквально чиркнула зубами по нижней губе, в кратком миге слабости.
Что же будет дальше? Что же дурного, жестокого, на грани боли и страдания он сделает? Снова ударит ее об стену? Сожмет до треска в костях? Вонзит свои красивые драгоценные когти на пальцах в ее тонкую щеку…
Летиция вновь прикусывает губу, и на ее лице появляется выражение, похожее на нечто среднее между необузданным желанием, почти капризным «прямо здесь и сейчас», и чем-то еще. Чем-то таким, что не ждешь от женщины, которая всеми силами стремится быть не просто сломленной, а растоптанной в прах и пыль.
Потому ее ладонь уже смелее легла на грудь Горташа, и есть в этом движении что-то граничащее с собственническим изучением, но такое несмелое, осторожное, будто заходящее на ранее неизведанную территорию… что-то от юного создания, которое нашло нечто новое.
Хотя чего ждать от забитой затворницы, не так ли?
А потом ее ладонь напряглась, словно она пытается сопротивляться. Нет ничего лучше старого доброго насилия, которое должно быть ответом на строптивость.
— Ох нет, я не хотела бы… снова… вы же знаете, моя кожа так чувствительна!..
Под его рукой все тело кажется таким горячим. Хозяйский осмотр волевой ладонью всех угодий, что ему достались. Летиция не из тех, кто мог бы похвастаться фигуристостью, но ухватиться у нее было за что – и наливная грудь, что уже приходилось подвязывать, ведь возраст давал о себе знать, и упругая задница. Странно, как возраст не сказался на этом месте.
А спина… Летиция повела плечом, когда пальцы Горташа не так уж и жестоко, как хотелось бы, мазнули по шрамам.
— Ваше великодушие не знает границ, господин, — тут же зароптала в бессильном ожидании, слегка перебрав пальцами на его груди, словно пытаясь накрутить на палец хоть немного волос. – Я… я сделаю все, чтобы вы не обижались на меня. Все, что угодно!..
Ее руку убрали от груди, и Летиция на мгновение меняется в лице, но Горташ, толкающий ее на кровать, этого не видит. Руки уперлись позади в дорогое гобеленовое покрывало, ладони провели по нему почти так же, как ранее по груди Горташа – с интересом, осторожно и изучающе.
Ей протянули руку, и она прильнула к ней, как жаждущий к источнику оазиса. Губы коснулись колец в дрожащих поцелуях, будто она сдерживалась, так сильно сдерживалась, что ее начинало слегка лихорадить. Почти неуловимо, но вот ее губы подрагивают, подергиваются пальцы, и вся она кажется зарождением завихрения, что выродится во что-то не слабее природного элементаля. Но какой же стихии будет этот вихрь?
— Ах, вы так милосердны… — ее пальцы засновали по завязкам так, словно все это было легчайшей игрой для них. – Не смейте беспокоиться, господин, я все сделаю правильно.
Ее голова была слегка опущена, но в голосе слышна… улыбка? Ее руки ловки, пальцы – быстрые, проворные, куда проворнее, чем ранее, чем помнится. Она… настолько наслаждается этим? Веселится? Предвкушает? Что-то на грани. Или ее чувства, или она сама.
Змея ныряет в одну нору, кусает кролика, а затем ныряет в другую. Как все просто.
«Никогда не понимала, почему у тебя такая дурацкая шнуровка».
Это заняло у нее так мало времени, что можно было не заметить момент, в который она жадным взглядом пожирала Горташа – так, будто он главное блюдо. Да-да, самое главное-преглавное, и дело вовсе не в том, что он – тиранит, бейновское отродье. На губах Летиции мелькнула слабая улыбка, как неверный отблеск в полнолуние.
Но послушная Летиция послушна до конца. Вновь прикушенная – слегка-слегка, не до крови – губа, и она почти изящно спустилась на колени перед ним…
Пальцы вновь дрожали, и от каждого ее прикосновения было что-то от поцелуев едва остывшим углем.
А ведь она должна быть покорной, но почему же в ее взгляде полно чего-то такого, от чего совсем не кажется, что это она стоит на коленях? За прикрытыми ресницами сверкал уже не похотливый азарт, а нечто большее.
Азарт охотника, который подкрадывался к ничего не замечающей жертве.
— Как пожелаете вас ублажить, господин? – с придыханием, потягивая шнурки на штанах, дрожал ее голос от переизбытка самых разных чувств. – Вы достойны только самого лучшего, и я постараюсь… очень постараюсь сделать это так, что вы никогда не забудете глупую Летицию.
Отредактировано Orin the Red (2024-12-14 13:46:17)
Нет, что-то решительно было не так.
Чем дальше заходило дело, тем острее это чувствовалось. Возможно, это была природная склонность Горташа к анализу. Не чтобы он был невероятно внимательным, однако вот детали он складывал в паззл моментально. И кусочки сегодняшнего вечера как-то подозрительно не хотели складываться в общий узор.
Слишком много... строптивости? Активности? Желания? Тепла, даже жара?
Поначалу Горташ все же гнал от себя эту мысль, хоть странности бросались в глаза и раньше.
Однако, чем дальше заходила их игра - тем больше он начинал беспокоиться. Его любовница была почти всегда безынициативна, холодна, следовала командам, следовала по проторенной дорожке, повторяла одно и то же, чему сам Горташ ее и научил. Но та девушка, что сейчас боролась с его созданными самыми жуткими дьяволами преисподней заявязками, та, что уже потянулась к его штанам... Они не только была куда аткивнее. Она говорила иначе. Она боялась иначе. Она дотрагивалась... иначе.
Если от Летиции исходили неопытность, стеснение и любовь, то от той, кто сейчас стояла перед Горташем, отчетливо веяло похотью, страстью и желанием попробовать куда больше, чем то, на что была годна Летиция. Хотя неопытность чувствовалась и в ее руках.
Можно было принять это за паранойю. Можно, да. Но Горташ вырос в аду. Он видел как свой облик меняли дьяволы, как его меняли служители культов, как самые обычные маги с помощью заклинаний выдавали себя за других людей.
Впрочем, выдать самого себя раньше времени было опасно. С ним был Бейн, и Горташ не сомневался, что с силой божества убьет любого, кто пришел по его душу. Но зачем сдавать свои козыри, если можно их даже не раскрывать?
Он позволил ей развязать его штаны, хотя пока его гостья, кем бы она ни была, занималась завязками, Горташ стоял нахмурившись, он был мрачнее тучи. И его взгляд не обещал ничего хорошего. Но она этого не видела. Можно было бы сейчас взять ее за голову, за волосы, и хорошенько ударить виском об угол стола. Есть шанс, что это решит проблемы раз и навсегда. Но если не решит? Если это кто-то, кому одного такого удара будет мало?
— Как пожелаете вас ублажить, господин?
Очень хорошо. Кролик сам забегал в клетку. Просто замечательно.
Он улыбнулся. Почти тепло. Улыбкой победителя, конечно. Завоевателя, который готов отдавать приказы. Хотя в его голове зрел план уже не просто захвата, а полного уничтожения потенциально опасного соперника.
- Встаньте, - приказал Горташ, - И повернитесь. Руки на столбик кровати.
Не самая надежная вещь. Легко выломать. Но ему нужно выиграть всего пару минут.
Он взял одну из упавших веревок, полностью вытащенных из его рубашки. Тонкий, шнур. Будет больно впиваться в кожу. Именно им он привязал руки девушки к пресловутому столбику. О, он постарался. Подошел сзади, практически прижал ее тело своим. А затем связал так, что руки "гостьи" немедленно начали бы затекать. Крепко-накрепко, сдавливая до боли, до вскрика. И тут же взял ее за волосы и ударил о пресловутый столбик кровати - с силой и нажимом.
- Ты не Летиция. Тогда кто ты и что сделала с ней? Отвечай, и, возможно, останешься жива.
Горташ совсем не нуждался в романтике. Она скорее была для него работой. Но вот именно сейчас было даже как-то обидно, что вечер, столько вложенных сил и планов, могли сорваться из-за какой-то наглой мерзкой девки. Или вообще не девки?
Будь ее воля, Летиция бы вприпрыжку исполнила «приказ господина». Во всем теле пружинистым стремлением подрагивало желание сделать что-то еще. Что-то вплести в его слова, такие стальные, холодные, словно адское железо, остуженное в снегу. Что-то вонзить между действиями, оставить что-то такое свое…
Ой-ей, ей надо взять себя в руки. Заигрываясь, все больше деталей упускает. «Ты так нетерпелива», но некому сказать этих слов здесь и сейчас. «Ты не можешь держать себя в руках», но зачем, если есть могучие и крепкие руки бейнита, который не прочь покомандовать? Сегодня она в настроении, и пока ей весело, очень-преочень ве-се-ло. Это так освежающе бодрило, впрыскивало в кровь волну за волной, и вовсе не жажду чужой крови.
Пока нет.
Еще нет.
Нет-нет, нельзя смеяться, нельзя!
Летиция изо всех сил держалась. О, она была хорошей девочкой, такой послушной… старой, ущербной, слабой. Ее руки легли на столбик кровати; ее руки держали красное лезвие меча, срезая с них плоть своими тщетными попытками… По телу прошла волна дрожи, смешанная с ожиданием. Поясница предательски – умышленно? – прогнулась, и вся она была подобно мартовской кошке, ждущей, когда же хоть кто-то из котов осмелится.
Горташ прижался к ней своим телом, и Летиция повела плечом так кокетливо, словно приглашала. Вытянутые руки стянули веревкой, такой смешной, такой веселый! Ему нравится, когда они связаны? А если связать еще и ноги? Перерезать сухожилия? В сгибе локтей и под коленями? Они так забавно ползут и хнычут, она уже так играла, но даже интересно, как играет Энвер. Неужели вот так?
Вот так нравится и брату?
— Ах, господин, так… сильно, — легкая плаксивость в голосе, который вновь дрожал, но вовсе не от страха и боли. – Ах, я же…
«Поплакаться» о своей чувствительной коже Летиция не успела – ее знатно приложили головой о столбик. Затекшие ладони обхватили его, с силой, и ее сноровка почти уговорила вырвать этот столбик, этот маленький кусочек дерева, выструганный трухлявым мертвецом, и как следует показать Горташу все возможности взаимоотношений человека и палки… Но тогда она сломает игру! А ей пока нравилось.
Всхрапнув от боли, от этого упоительного бледного тумана в голове, от которого мурашками пробирает до костей, она открыла рот – не для мольб, а для продолжительного рванного вздоха.
А затем – рассмеялась.
— А-а, восхитительно, — слизнув с губы текущую кровь, Летиция с наслаждением, которое исказило ее лицо, сделав выражение более чувственным и, поразительно, но женственным, протяжно вздохнула. – Это только начало, да? Ты со всеми так? Или только с теми, кто тебе нравится?
Она не нравилась. Заметила это еще там, тогда… наверное, не стоило показывать внутреннему миру бейнита свой кинжал. Красивый, кривой, кровавый… лучше всего показывает себя при разделке и пытках, чем в ножнах. Прекрасное убийство, и почему брат тогда был недоволен? Ей стало даже интересно, в чем ценность Энвера. Не только же в его уме, не так ли? Не только мозговитости и прозорливости, этим славится и старшенький, этого у них хватает.
— А вот тебе точно не понравится, если попытаешься меня убить, — она так хохотнула, словно просила, умоляла его попробовать. – Зачем она тебе, а-а-а, Энвер? Почему бы тебе не взять ту, что может сделать все, что ты захочешь? Абсолютно.
Она повернула голову, пытаясь на него взглянуть, ощутить кожей, измазанной в крови, его дыхание. Наверняка он зол и обижен, и что-то там еще – ей всегда было плевать на чувства чужих, но тут вдруг стало интересно. Какое у него выражение, когда он по-настоящему зол?
Зол? О, Энвер не был зол. В слепой ярости не было никакого смысла.
Раздосадован, да. Задумчив и грозен - пожалуй.
Но недоволен - совершенно точно.
Кипа проблем, которые свалятся на его голову после выходок этой... девицы, кем бы она там ни была, уже заставляла его гениальный разум просчитывать ходы, решать проблемы, которые только-только начали нависать над его головой. Кажется, он узнал ее. Теперь она говорила своим голосом. Это та... родственница Враггена?
Проблемная девчонка.
Но главное - что с ней делать? Утихомирить безумное отродье Баала - это нелегкая задачка. С Враггеном они друг друга чуть не убили несколько лет назад. С этой малолетней дурочкой будет попроще, но была одна маленькая проблема - внимание. Горташ искренне надеялся, что она все-таки не замочила всю прислугу в доме, хотя с самой Летицией уже успел проститься и сказать за нее поминальную молитву вместе свадебной клятвы.
"Черная Рука ударяет по землям Торила, сокрушая недостойных. Склонись перед Ним, пока ты жив, ибо он дотянется до тебя и после смерти"
- Орин, да? - вспомнил ее имя Горташ. Та, чья кожа переливалась, как оживший мрамор. Ченджелинг. Не чтобы прямо быстро и легко в голове возникло ее имя, но на память он никогда не жаловался - схватывал все на лету. Он хотел сказать, что ей лучше не знать, что происходит с теми, кто Горташу не нравится, но... Напугать жестокостью культистку Баала? Это все равно, что угрожать дикобразу голой задницей. Если ты на него сядешь - может и раздавишь. Но какой ценой, и стоит ли оно того? - Нет, ты ошибаешься. С теми, кто мне нравится, все гораздо проще. Бейн велит награждать своих союзников.
На самом деле, с теми, кто действительно не нравился Горташу, все было тоже легко. Быстро. Просто. Эффективно. "Заботу" о них он просто радостно взваливал на Враггена. И проблемы как-то быстро решались сами собой, Горташ даже моргнуть не успевал.
- Все, что я захочу? - Горташ изогнул бровь. Чертовы подростки. Когда-то, когда он сам был юн, когда жил в плену, и его били, он иногда думал, что сам никогда не опустится до такого. И если у него будут собственные дети, то он будет хорошим отцом. Но время прошло. Сейчас Горташ стал старше, он изучил доктрины Бейна. Он стал Избранным бога тирании. И все больше верил, что два лучших способа воспитания детей - это розги и инквизиция. И пример Орин только что окончательно показал ему, к чему приводит вседозволенность, дарованная юному поколению.
Он вздохнул. Может, прирезать эту дуру? Свалить все на самооборону? Ведь поверят. Шейпченджер. Но вроде Врагген говорил что-то о том, что его отец милостив к этой девке. Не стоило гневать Владыку Убийств на пустом месте и ставить союз под угрозу. Из-за одной дворянки.
Энвер взял со стола нож для писем и разрезал тонкие веревки, освободив свою совершенно нежеланную гостью.
- Тогда я хочу, чтобы ты вела себя адекватно. Хотя бы один чертов час. Сядь в то кресло и не сходи с него, пока я не вернусь и не разрешу. Кресло не двигай. Просто. Сиди, - вот это уже было сказано по-настоящему властным голосом. Без шуток, без улыбки, без игривости, с которой он говорил с "Летицией".
Поздновато, конечно, для таких распоряжений. Вот если бы эту девчонку вовремя ставил бы в угол тот, кто ее породил... Баал там, или кто это был еще? С семейным древом Враггена все было так сложно, что даже от мыслей о нем голова начинала болеть у человека, который всю свою жизнь посвятил схемам и механизмам.
А затем вышел во флигель, где в последнее время расположились его люди - в этой пристройке им выделила место Летиция. Он не включал свет, но шел так быстро, что даже умудрился ни разу не споткнуться. Если Орин тут уже поиграла в свои любимые игры, то видеть это Горташ не хотел раньше, чем отдаст срочные распоряжения.
Бейниты были заняты тем, чем по большей части занимается любая солдатня любой веры, когда начальства поблизости нет. Обсуждали женские и мужские задницы, за игрой в три-драгон-анте. И выпивкой, конечно, куда без нее.
Когда Горташ размашистым шагом вошел внутрь, они повскакивали со своих табуретов, и едва скрывали желание немедленно попрятать следы "преступления". Хотя с чего бы это, Горташ - не Улова. Он никогда не был против того, чтобы его люди развлекались в свободное время так, как хотели и умели, если это не создавало проблем лично ему.
Энвер посмотрел на старшего в группе - Железного Консула - и сказал:
- Найдите Враггена. Мне плевать как и где, но хоть из-под земли достаньте. Быстро.
И после этих слов он вернулся в дом. Посмотреть, выжил ли вообще кто-то.
Награждать. Такое смешное слово. Наградой просящим бывает плеть и лезвие, брызги крови и тепло, бесконечно сладкое тепло, что дарит Отец Убийств тем, кто способен понять всю нежность этих объятий. Наградой Горташу стала бы жизнь; Орин милостиво бы ее оставила, всего лишь слегка поиграв, изучив, посмотрев, может, даже не вскрывая, чтоб как следует рассмотреть его богатый внутренний мир.
Игрушки брата надо беречь. Полезные – тоже… но не всегда. Пока полезны, пока звенят и пляшут полуночными бабочками между кинжалов, уходя из-под удара.
Энвер так интересно говорил, и Орин хотелось спросить, кто же она для него. Маленькая сестренка, с которой проку нет? Ее окровавленная улыбка казалась неестественной, ведь искажала лицо Летиции; маска еще не спала, ведь ей все еще хотелось узнать все темные тайны, маленькие черные секретики бейнита. Его «сильности» были так же очевидны, как и связь между ним и братом; его слабости скрывались в тенях и словах, выскальзывая иглами, а не кинжалами. Пока Баал бьет рукой, Бейн поражает словом.
В руке Горташа блеснул нож. Обычный нож для писем. Такой… маленький, незначительный, но лезвие есть лезвие. Орин с азартом прикусила губу. Что же, что же, что же он будет делать! Предвкушение было таким огромным, распирающим изнутри, подобно мягкому воздушному облаку из ваты, до красноты смоченной кровью. Ее кровью, ведь так? Он хочет наказать ее болью? О, боль – известный спутник, и Орин умела ее причинять; все служители Баала умели это, как умели обходиться и без нее. Но что умеет этот тиранишка?
А он… И тут он… Чирк, чирк. Веревки ослабли, и на бледных запястиях остались оттеняющиеся синевой подтеки.
Что? Как? Почему?!
Орин моргнула – раз, другой. Выпрямилась не сразу, но как хрупкий стан перестал изгибаться в соблазнительной позе, глаза уставились на подрагивающие запястья.
Что? Как?..
Она ждала боль, кровь и жестокость. Ждала похоть, жадность и властность. Грезила чем-то диким, неизведанным, веселым!..
Горташ не дал ей ничего. Что-то там проворчал про адекватность, приказал сесть… приказы, приказы, ПРИКАЗЫ СПЛОШНЫЕ ПРИКАЗЫ КАК СКУЧНО!
Орин с лицом Летиции, бедной, несчастненькой женщины, едва вкусившей настоящую, истинную свободу тела, но не души и разума, исподлобья посмотрела на дверь, закрывшуюся за Энвером. Утерла кровь на лице, но не стирая, а словно бы перенося ее на руки; раскрашивая запястья красными абстрактными браслетами. Синева наливающихся бугров от веревок втянулась в ее запястья, а руки она сжала в кулаки.
Грубые руки, которые не раз сжимали ее почти до хруста.
Искривила губы, знакомые со всей глубиной жестокости и кровавых водопадов избранности Баала.
Провела рукой по рыжим волосам, коснулась изученной со всех сторон и пальцев татуировки на лице.
Ей не надо было представлять во всех подробностях Враггена, ведь он был ей одной кровью, плотью; звенел в ней, стонал и танцевал в ее жилах, словно был вторым, а не первым.
Кровь на запястьях спряталась под его рубашку, а ее недовольство – под его мрачную ухмылку, от которой леденела кровь у адских камбионов из глубин Аверно.
О-о, старший братец был прекрасен; был ненавистен и отвратителен; очаровательно обворожителен; вот бы как следует насладиться им, выпотрошив как поросенка!..
* * *
Живых осталось немного. Камердинер и две служанки, обнявшись, дрожали в самом темном углу, забившись между стульями. Другие, все те, что обслуживали поместье, выглядели… менее живыми.
Обескровленные куклы, сидевшие за столом, с тонкими порезами, похожими на росчерк чернильной ручки, но никак не кинжала или меча. Тонкая работа, без грязи.
Ведь вся грязь оказалась там, где была Летиция. Вернее, то, что от нее милостиво оставила Орин. Ее голова украшала бочку, наполненную кровью; грустное, даже сказать, печальное выражение лица, контрастировало с цветами красного цвета, которые украшали крышку бочки.
Среди украшения была записка с резким почерком «фея наконец уснула, не будить!».
Никакого сочувствия или раскаяния. Ведь на веках головы Летиции были вырезаны те еще ругательные словечки.
Тонким росчерком острия.
* * *
Тронутые мозолями ладони лежали поверх бумаг стола Горташа. Врагген поднял одну из бумаг, вдумчиво хмурился, читая. Выпрямился вальяжно, словно ни на мгновение не забывая, где он, кто он и что делает.
Но даже не обернулся на вошедшего. Ему и не надо было угадывать, кто вошел.
— Хотел избавиться от нее после свадьбы? – показывая смятый листок бумаги, обернулся, оперся о стол. – Надо предупреждать о своих планах, пока кто-то в них не вмешался. Я думал, мы партнеры.
Между этих слов читалось «друзья», но это слово было таким пустым, пресным, совершенно лишенным всей полноты того смысла, который содержался в их «отношениях».
Тяжелый взгляд придавливал подобно мягкой лапе медведя, пока еще размышляющего – поиграть или сожрать.
— Где она? – вскинул бровь. – Натворила делов хуже, чем тогда?
На том банкете, где, похоже, все бейниты прочувствовали, на ком отдохнуло все безумие баальской кровной линии.
Чертова дура!
Горташ злился все больше и больше, но ему удавалось держать себя в руках, хотя и с большим трудом.
И ему было уже плевать на Летицию. Он даже не стал подходить близко к той бочке. Тиран сразу предположил, что в ней. А блевать в бочку с кровью было ниже его достоинства. Таланты культистов Баала впечатляли даже его крепкий желудок, хотя Горташ и сам легко мог перерезать кому-то глотку, вскрыть труп и покопаться в кишках. Но все это было ради будущего, ради науки. Здесь же? Ради чего были эти убийства?
Признаться, Орин превосходила талантами многих. Но не то чтобы Горташ ценил в людях именно такие навыки.
Но во имя Великого Бейна! Она даже не удосужилась прибить хотя бы всех в доме Летиции! И теперь так или иначе, но придется разобраться с камердинером и служанками.
Те, кто знают слишком много, были опасны. Лучше уже выдать все за массовую резню.
Или не выдать...
Оставить их и завербовать?
Натравить Орин на них, заняв эту девку хоть чем-то до прихода Враггена?
Дьявол, ну почему ей надо было появиться именно сейчас?! Почему не через полгода, когда он и сам подумывал избавиться от новоявленной жены. Теперь уже несостоявшейся.
Когда мужчина зашел в комнату, то на секунду оторопел. Сначала от осознания того, насколько расторопными оказались его люди... И насколько быстро его друг примчался сюда.
Пожалуй, надо будет выдать пятьдесят золотых премии тому, кто его разыскал.
От присутствия Дитя Баала на душе стало спокойно. Наверное, в это было что-то нездоровое, потому как любому нормальному человеку полагалось в присутствии такого создания напротив - трястись от страха, забиться в самый дальний угол. Но они давно знали друг друга. И Горташ почти ему верил. Их союз казался действительно прочным, и теперь, когда Врагген был здесь, кошки на душе стали скрести немного меньше. Теперь решить проблему так, чтобы не прогневать Владыку Убийств, будет гораздо проще.
Только вот... Куда, куда, чтоб ее Цирик поимел, делась эта девка?
Однако задаться этим вопросом Горташ не успел, потому как Врагген первым задал уже свой.
- В каком смысле? - с Враггеном можно было не церемониться, и не напускать на себя иллюзию абсолютной вежливости. Боже мой, они катались в кладбищенской грязи при знакомстве. Он точно не упадет в обморок от небольшого раздражения в голосе, - Во-первых, здравствуй. Во-вторых, ты прекрасно знал, зачем мне эта свадьба. Ты же не поверил, что я всерьез собираюсь жить с Летицией всю жизнь и, не дай бог, завести парочку детей? Я рассчитывал, что ты знаешь меня куда лучше!
Горташ устало прошел по комнате и упал в одно из кресел, прикрыв лицо руками. Ох, если бы он знал, с кем сейчас говорит. Однако, у него не было ни малейшего повода сомневаться. Он и не думал, что Орин усидит в комнате. Он сам послал слуг найти Дитя Баала. Он знал, что у Враггена есть возможности прийти быстро. И у него слишком болела голова от этого неудачного вечера, чтобы сразу заметить мелкие несостыковки в поведении.
Поэтому, безо всяко задней мысли, мужчина откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза, потер переносицу... Он доверял этому человеку настолько, насколько вообще можно доверять последователю Баала. Он и правда считал его почти что другом.
- Отвратительная девка! - с чувством, с самой искренней неприязнью сказал Горташ, - Она даже не смогла прирезать всех слуг и подчистить за собой, что хоть немного бы упростило прибирание за ней дерьма. Сколько ей вообще лет? Тринадцать? Явно в куколки не наигралась. Разбросала игрушки, а теперь взрослым убирать. И пытается повертеть задницей перед кем-то постарше, как будто ей есть что предложить.
Голова болела все больше. Надо будет все-таки в кои-то веки выспаться после сегодняшнего веселого дня. Когда они сумеют разгрести все то дерьмо, которое свалилось на их голову по милости неконтролирующей себя девчонки.
Горташ открыл глаза, встал и начал расхаживать по комнате. Теперь уже жестикулируя и говоря с чувством, расставляя акценты над каждым словом, как будто он читал проповедь городским властям.
- У нас же план, Врагген. Великий план. И Летиция, какой бы дурой не являлась, была его частью. Она заявилась и порушила здесь все. Теперь мне придется искать другие дорожки во власть, другого спонсора. А что будет потом? Что будет тогда, когда мы найдем то, зачем охотимся? Когда подойдем вплотную?
Надо было взять себя в руки. Хотя хотелось говорить. Говорить много. Высказать все, что накипело за этот вечер. Вывалить эту все на друга.
- Я тебя предупреждаю, Врагген. Или уйми ее, сделай так, чтобы она ко мне больше не лезла, или я тебе обещаю - я плюну на возможный гнев твоего отца, и просто принесу ее в жертву Черному Лорду! Чтобы даже ее душонка была спрятана в надежной хватке Черной Руки и не могла быть воскрешена!
Глазами Враггена наблюдала исподтишка, подобно затаившемуся хищнику. Смотрела, как слетела позолота властности, как проступила из-под острых краев воротника слабость. Недостаточная, чтобы сделать неожиданный удар – такие, как Горташ, его всегда ждут, но наталкивающая на мысли… а какие?
Энвер так прямо, так откровенно говорил, и на фоне лоснящегося от спокойствия Враггена казался разочаровавшимся в чем-то юнцом. Хотя нет, нет, разве юнец может так говорить? Но раскрывать планы перед ним, отпрыском Баала, этой кровавой скверной… Вероятно, между ними и впрямь нечто большее, чем Орин представляла. Тогда это объясняет, почему брат так себя ведет. Звоночки и колокольчики кричали и визжали до того, но теперь, воочию узрев, как поменялся Горташ, как из тирана стал человеком рядом с тем, кого считает другом, кого считает достойным звания «знаешь меня куда лучше», ей становится понятно многое.
А от того на душе скребут саблезубые кошки.
Врагген склонил голову набок и смотрел на Горташа. В этих незначительных движениях было столько спокойной власти, плещущейся скрытой ярости, что в короткий миг могла затопить все и вся мучительной негой кровавого великолепия. Ни единого лишнего жеста, лишь выверенность твердой руки, знающей, как быть и воздушно нежной, даря ласку и удовольствие Элизиума, и болезненной агонией, прерывающей любую жизнь.
Поистине великолепное зрелище.
Ах, как часто Орин тонула в наблюдениях за братом, часами изучая каждое его движение, жест, изменения лица. Потому сейчас она изображала его так, будто всегда им и была.
Нет, будто была... лучше?
Будто была лучше оригинала?
Ей понравилась эта мысль. Такая... яркая, самобытная, эгоистичная. Стать лучше брата. Стать всем тем, чем видят в нем. Заставить считаться с ней всех. Особенно тех, кто видит в ней «избалованную неконтролируемую девчонку».
А как ей нравилось, что говорил Энвер, м-м-м…
Его слова потоком дерьма лились и лились, без остановки. Он выплескивал это в ее адрес, но ни единый мускул на лице Враггена и не подумал выдавать хоть каких-то эмоций. Это было почти привычно, почти музыкой для ушей, ведь кто еще так высоко оценит ее умение «сидеть в печенках»? О, она бы поковырялась в печенках этого несносного бейнита, что так легко и просто рассказывает дражайшему «ты меня знаешь» о его сестре.
Насколько же она ему не нравится… И насколько нравится им общество друг друга, раз Горташ разительно изменился в присутствии брата?
«Нравится», какое дурацкое слово. Не было такой меры, которой бы Орин могла описать, что испытывала по отношению к этим двоим. Ей было все равно на то, что будет с ними — пусть хоть затрахают друг дружку до дыр, хоть сожрут с содроганиями. Ничто плотское не интересовало ее так, как взгляд. Как их глаза.
В их глазах вспыхивал столь яркий огонь единения, понимания и томного удовольствия от того, что есть в мире кто-то ещё, кто слышит и видит мир так, как и ты. Это было нечто большее, нежели простая любовь или ненависть; нечто за гранью всего безумия, испытываемого Орин и творящегося вокруг.
Ей было завидно.
Она ревновала эти взгляды и к этим взглядами.
Она хотела заполучить эти глаза, способные гореть этим огнем душевной воли и личной свободы, которую она словно бы никогда не испытывала.
«Я хочу твои глаза».
А лучше — всего.
— Чем выше забираешься, тем больнее падать.
Прозвучало как что-то само разумеющееся, настолько скучающе, словно вот-вот, и Врагген зевнет. В отличие от снующего по кабинету Горташу, что никак не мог унять своего раздражения, Избранный Баала представлял собой почти что глыбу из мышц и спокойствия.
— Может, она пытается с тобой подружиться, — было сказано с легким смешком, словно сам не верил в то, что говорил. – Тебе стоит благодарным, что она сделала это в поместье. С ее жаждой крови она могла превратить это место в кровавый ад похлеще Аверно.
Энвер был неостановим в своих карах, а потому раскалялся и распалялся все дальше. Врагген мягко улыбался, а все потому, что Орин изо всех сил сдерживалась. Ах, как чудесно звучали эти его угрозы, просто песня! Он точно не был бардом? Может, умел слагать баллады о пытках, что никому из богов не снились? Это же было прекрасно, просто превосходно…
Врагген скользнул следом за Горташем, подгадав момент, когда тот повернулся к нему спиной. Так доверять, Великий Баал, ну посмотри на неразумное дитя твоего соратника! Восхитительное доверие, и такое бездумное. Неужели, неужели он и правда думает, что в эту спину никто не воткнет ножа? А она ведь просит, умоляет вкусить лезвие, уплатив кровавой данью за всю свою бурю внутри.
— Ты меня предупреждаешь... — голос Враггена сверкнул опасным лезвием, обманчив скрытым за вкрадчивую мягкость, а его ладони легли на плечи Горташа. – Хм, унять волю Баала так же невыносимо, как и волю Бейна. Убьешь ее, и весь наш Великий План развалится. Ведь она – неприкосновенна. Да и неужели всего одна девчонка может разрушить твой план, Энвер? Сделаю вид, что не слышал. Считал, что ты способен даже из трагедии извлечь выгоду.
Пальцы мягко сжались, словно желая немного размять затекшие плечи раздраженного соратника. Врагген выглядел таким основательно непоколебимым…
А Орин ждала, ждала того прекрасного момента, когда Горташ расслабится окончательно, чтобы посмотреть, как исказится его лицо, когда она всадит нож, благословенный Баалом, и напоет его черной бейнитской кровью.
Горташ замер как вкопанный, когда пальцы легли ему на плечи.
Снова.
Нет, это было приятно, бесспорно. Как было приятно и то, что он пользовался столь пристальным женским вниманием. Да и не только женским, по правде сказать, но предпочитал Горташ все же прекрасный пол. И хотя ни одна из прекрасных дам не представляла для него ценности больше, чем количество золотых монет в ее банковской ячейке, однако сам факт осознания того, что тебя считают красивым, что тебя желают столь многие - это льстило мужскому эго. Кому бы не польстило?
Однако эти пальцы не в первый раз коснулись его тела. Однажды они пытались с двух сторон обхватить его талию - совсем так, как если бы он был глупой, виктимной женщиной, которую такой жест мужественной власти мог бы возбудить. Горташ и сам использовал этот прием, если чувствовал, что он может сработать на ценной для его дел особе. Еще один раз пришелся на миг одержимости, когда от Враггена исходила угроза и могущество отца - тогда эти руки уже полезли к его лицу. И пришлось уже ударом латной рукавицы напоминать о личных границах.
Поэтому сейчас тирану стоило немалых усилий сдержаться, и просто скинуть руки с плеч, и обернуться на Враггена, словно шипящий кот, которого погладили против шерсти.
- А ну-ка прекрати! - рыкнул Горташ, сверкнув глазами, в которых на какой-то миг почудился золотой блеск. Но лишь на один единственный миг, - Мы это обсуждали! Не начинай все снова. Перед тобой все Врата на выбор со всеми шлюхами и жертвами. Будь добр, Врагген, хоть в отношении меня держи свой член в узде! Хотя бы до того, как мы выполним чертов план!
Хотелось воздеть руки над головой и в гневе ими потрясти, чтобы показать всю степень своего бессильного негодования.
Почему у этих культистов Баала все вечно сводилось к плотским утехам? Ты рассказываешь им какой-нибудь невероятный план, основанный на том, что ты узнал в логове своего похитителя и мучителя. Ты обсуждаешь важные дела, которые могут привести вас и ваших богов к абсолютной победе над всем миром...
И в этот момент экспрессии, в этот момент, требующий концентрации и внимания, рука какого-нибудь безумного культиста обязательно полезет тебе в штаны. И ладно, если это будет кто-то рядовой, вроде этой сестрички Враггена. Однако, когда такие метаморфозы происходят с тем, кто носит в себе искру милости Баала и может обращаться в Потрошителя - то такой поклонник становится проблемой.
- Если эта дура хочет подружиться - выдери ее как следует и научи манерам. Ты сам говорил - Баалу не нужна игра в куклы. Ему нужны убийства. Любые. Так что неприкосновенных для него нет. Если она будет мешать - или ты ее убьешь, или это сделаю я. Это мое последнее слово, Врагген! - рыкнул тиран, ткнув в грудь "Враггену" острым когтем своих золотистых латных перчаток.
Его побаивались. Врагген ощущал этот лёгкий запах страха всем своим нутром. Даже те, кто не знал с кем имеет дело, при взгляде на высокую широкоплечую фигуру, испытывали некоторую оторопь. И уж точно никто не желал встречаться с хищным взглядом разноцветных глаз этого могучего человека.
Исключением становились последователи Бэйна, служившие лорду Горташу, но, как казалось самому Враггену, не все. Или он просто стремился в это верить.
Большинство же аристократов, слуг и прочих мелких с точки зрения убийцы людишек или провожали его сложными взглядами, или пытались убраться с его пути.
Избранному Баала нравилось купаться в чужом страхе.
На этом его радости на сегодняшний день заканчивались.
Энвер Горташ собирался жениться. То есть прямо вот так. На какой-то там аристократке. Брак был исключительно по расчёту и вроде как должен был весьма облегчить вопросы с ресурсами и золотом. И как бы тьма с ним, но Враггену в целом не нравился институт брака и все эти обязанности, которые накладывались на двух совершенно чужих людей, внезапно решивших, что весело проводить время можно под ворохом каких-то документов о собственности и наследовании. Везде, куда забиралась бюрократия, весело уже не было.
И вот под эту новую пассию пришлось изрядно покопать. Хотя куда больше Врагген ждал возможности перерезать этой женщине горло буквально или фигурально, и освободить человека, которого считал другом, из цепких пут той самой бюрократии и власти брачных уз.
Правда придётся дождаться того времени, когда Горташ сможет официально унаследовать всю собственность этой мадам. И после…
«Просто скажи когда». – Шептал в темноте Врагген. – «И всё будет сделано».
Так же, как и с отцом милой Летиции.
И теперь Врагген направлялся на встречу с Избранным Бэйна. Железные Консулы Горташа нашли того в таверне, которую убийца облюбовал больше иных в Верхнем Городе, и теперь регулярно туда наведывался, хотя пил он далеко не всегда. Куда больше ему нравилось собирать слухи и новости, а так же пробовать новые блюда из мяса, которые тут весьма недурно готовил главный повар.
И вот срочное дело, явно не всё было хорошо. А ведь сегодня он даже никого не убил.
Отвратительный день.
Убийца остановился у двери, на которую ему указали. Он собирался постучать – этому его Горташ уже успел научить, но услышал за дверь голоса. Тиран был не один. Второй голос тоже был мужским, только слов не разобрать. Наверное, стоило подождать. Дело даже не в вежливости, просто Врагген не был настроен на новые знакомства.
Но все мысли испарились, когда убийца всё-таки смог разобрать последнюю фразу.
«Это мое последнее слово, Врагген!»
Дверь распахнулась, во весь размах, стукнулась о стену. Что-то зазвенело. В дверном проёме стоял убийца, и его лицо, как бы описали барды, медленно вытягивалось в смеси подступающего гнева и глубокого недоумения. Убийца тут же выхватил свои кинжалы. От растерянности он даже не смог оперативно принять решение, просто стоял вытащив оружие, драгоценная секунда ушла на недоуменный вопрос:
- Какого хрена?!
Ни здравствуйте, ни до свидания.
Врагген смотрел на свою собственную копию, с которой и общался Горташ.
Это было даже обидно.
[nick]Dark Urge[/nick][icon]https://s1.gifyu.com/images/SODcO.png[/icon][nm]<div class="ank-l"><a href=https://dungeonsanddragons.f-rpg.me/profile.php?id=11">Врагген</a></div>[/nm][lz2]<div class="pr-r"><rc>Человек, 40</rc> <cls>Асассин/следопыт</cls> <mwor>молишься небосводу<br>так, как велит обычай,<br>помни мою природу,<br>я уйду за добычей.</mwor> </div>[/lz2]
Какой милашка! Орин была готова рассмеяться, но личина Враггена такого не сделала бы в подобной ситуации. Пришлось сдерживаться, утаиваться, лосниться самодовольным затаиванием, не более. Сдержанность, разумность, и все то, что было так несвойственно их роду. Тот, кого благоговейно называли Темным Соблазном, был близок к самой черной ночи, чем к кровавому пиршеству.
И вот это собрали из плоти Баала?..
С каждым годом, с каждым шагом и вспоротым чужим брюхом Орин задавалась вопросами; они роились внутри ее черепа, будто черви на могильной земле, не давая с прежним неистовым фанатизмом следовать воле брата; мешали спать и убивать с той детской непосредственностью, что дарила невообразимое удовлетворение. Все эти вопросы зарождали в ней главного врага любого фанатизма – сомнение.
У них был план. Тот самый План, в который ее не то, чтобы посвящали. Это было связано с Избранными, с Троицей Богов, и со всем тем, ради чего последователи Баала топили в крови дома, а бейниты ходили кривыми темными тропами, выискивая золоченые нитки. Сквозь мрак и тени они подбирались к спальням Врат Балдура, чтобы приставить холодный клинок к его горлу и как следует повеселиться.
Тык. Орин опустила взгляд на золоченную перчатку Горташа. Красивая игрушка, которую она не прочь заиметь в качестве трофея… или все-таки его голову? О, из его черепа, выскобленного добела, она могла бы сделать замечательный кубок. Вставить в его глазницы черные обсидианы и наслаждаться лучшим вином, что только могла даровать эта земля – кровью.
Она решит это в моменте.
Глаза Враггена медленно пробрались по золотой перчатке, по его предплечью, по неаккуратной шнуровке богатого камзола. По его оголенной шее, по легкой щетине, и по уставшему взгляду, в котором таилась черная власть и мощь, давящая лишь своим существованием. В нем не было ни капли благородства, но это стремление заиметь то, чем он не обладает; чем-то настолько великим и величественным, чтобы все преклонились перед его гением, ощущалось даже в запахе его тела.
Врагген медленно развел руки в стороны. Это было похоже на жест «не знаю», и даже его губы слегка изогнулись, демонстрируя некую растерянность. Еще мгновение, и это бы сменилось клинками, возникшими по ее велению, а затем… о, этому кабинету так не доставало красного! Или черного? Может, Избранный Бейна имеет иной цвет крови? Как бы ей хотелось посмотреть!
- Какого хрена?!
Орин тоже хотела знать, какого хрена ее брат такой быстрый. Бросив косой взгляд на дверь, на истинного Враггена, который выглядел так, будто метался между гневом и растерянностью, Орин ощутила настоящий взрыв внутри. Это было так близко к тому, что они разделяли; так близко к ощущению, когда она вся омывалась кровью тех, кто был близок кому-то еще. Будоражащая жажда чужой крови, что была не утолена, а лишь пригублена, вновь зачесалась под кожей.
В этот самый момент, прежде, чем Энвер сумел среагировать, Врагген ловким движением скользнул за спину Горташа. Одной рукой вроде бы мягко, но быстро прижал к себе, а другую руку приставил к его спине.
В этой руке уже был искривленный кровавый кинжал.
Этим кинжалом Орин как бы намекнула Горташу, что стоило бы развернуться лицом к дражайшему братцу. И теперь она стояла за его спиной, выглядывая лишь одним глазом и половиной лица.
Которые все еще «принадлежали» Враггену.
- Осторожнее, Избранный, - этот голос Враггена звучал с отблеском меча, скрытого в шелковой ткани, - кто знает, когда у меня дрогнет рука. Человеческие тела такие хрупкие…
Улыбка, полная не самодовольства, но безумия, исказила лицо Враггена так, что оно показалось почти неестественным. И, в тоже время, самым, что ни на есть, его темнейшим отражением. Будто все дурное, злое и кровавое, что только могло быть в сыне Балла, воплотилось в этом отзвуке.
Отредактировано Orin the Red (2024-12-15 16:33:22)
Дитя Баала. Как много было заключено в этих словах.
Врагген. Темный Соблазн.
Воплощение тьмы, зла, жестокости. Неконтролируемых похоти и голода, вечной жажды крови, что была куда ненасытнее чем у любого вампира. Человек, что вселял в других страх получше многих служителей Бейна и собственных подчиненных Горташа. Чем даже иногда вызывал легкую, но не злобную зависть тирана.
Врагген.
Он был безумно хорош, Горташ его обожал. Это было отличнейшее приобретение. Ценный союзник. Лучший друг.
Врагген был прекрасен.
Когда он был один.
Два Враггена - это уже был, безо всяких прикрас и культурных сокрытий истинной ситуации за маской красивых слов, полный и кромешный пиздец.
Нервы тирана напряглись как тончайшая струна, напряглись до предела, едва лишь он увидел еще одно лицо друга в комнате. Ну конечно, он сразу догадался, кто "неповторимый оригинал", а кто "жалкая пародия". Однако, признаться, девка была хороша, каким бы способом она не приняла этот облик. Горташ был крайне раздражен тем, что ему не хватило проницательности распознать обман сразу.
И еще больше был раздражен тем, что друг оказался таким медлительным. И тем, что вместо того, чтобы сразу втащить этой озабоченной психопатке, стоял тут, понимаешь, и ревниво возмущался, как будто застал любимую женщину за изменой с собственным лучшим другом. Горташ становиться объектом ревности всей этой баалитской семейки совершенно не собирался. Все равно его бога этим двоим не переплюнуть.
Он думал. Подбирал слова, чтобы внести хоть толику конструктива в сложившуюся ситуацию, решал, как бы утихомирить брата и сестру и заставить их наконец-то работать. Исправить учиненное безобразие до чего-то, с чем можно будет работать, как вдруг...
Снова его схватили за талию, да еще теперь и прижали к себе. Телом Враггена. И еще и кинжал к спине приставили. И пытались угрожать.
И даже угрожать эта девка не умела. Не было в ней того прекрасного пробирающего до костей тембра, от которого даже у Горташа иногда пробегали восхищенные мурашки животного страха, когда жертвами убийцы становились общие враги, но Энвер становился свидетелем допросов и последующих расправ. Малолетка. Дилетантка.
А все туда же. Смела ему угрожать, как будто что-то из себя представляла.
Боньк.
Натянутая струна терпения с треском лопнула.
Энвер замер. Не потому что она приказала. Он замер, как кобра перед прыжком, которую пытался ударить задними лапами не в меру агрессивный и бесстрашный глупый кролик.
Орин не видела его лица. Зато видел Врагген. И видел знакомые пляшущие искорки золотого гнева в глазах. Вот-вот, еще немного, и в эту комнату явится тот, кто надает по попе всем заигравшемся детишкам. Ненависть в глазах тирана была очень сильна.
- Так, - абсолютно спокойно и хладнокровно, даже не поежившись, с абсолютной уверенностью в своих силах, словно это не у его спины держали кинжал, а он сам затягивал петлю на горле Орин, произнес Горташ, - Мое терпение кончилось. Понимание тоже. Сейчас есть две опции. Первая - вы прекращаете этот цирк и оба идете вниз убирать учиненный по милости вашей секты бардак, а затем сами придумываете, как отвести от меня подозрения. Вторая - это сделает один из Враггенов, потому что только у него остается голова на плечах. Вторая голова будет прибита как трофей над моей кроватью. И если Враггены не будут убирать этот срач по своей воле - значит они уберут его по воле Бейна. Это мое последнее предупреждение.
Не отрывая взгляда, Врагген наблюдал за каждым движением своей копии, надо признать, прекрасной копии. Шок с трудом уступал место гневу.
На службе у Баала стояло множество чейнджлингов. Бог убийств благоволил этим необычным существам. Тот, кто может стремительно сменить свой облик, подобраться к своей цели в облике близкого жертве человека, воспользоваться её доверием и насладиться предательским недоумением её последнего взгляда, становился великолепным убийцей.
Так кто же ты?
Врагген смотрел в разноцветные глаза, его глаза. Таким его запомнили все в культе. Но лишь немногие знали его достаточно хорошо, чтобы изобразить убийцу настолько точно, настолько хорошо, чтобы убедить в своей личине лорда Энвера Горташа. И ещё меньшему числу хватило бы дерзости принять личину главы культа перед Избранным Бэйна. Подобраться к нему так близко, словно этот некто сейчас играл с ними обоими.
«Орин».
Короткое имя прогремело внутри стремительной догадкой. Ей хватит и навыков, и дерзости, и решительности, и безрассудности на подобный поступок. Именно ей.
Его сестре.
И вот теперь массивная фигура Враггена наполовину укрыта телом явно не ожидавшего такого поворота тирана, блестит в темноте палевый с легкими тёмными прожилками глаз, вторая часть лица скрыта тенью. Но сам убийца видел движения, он понимал, что в руке у чейджлинга сейчас находится оружие. С тонких бледных губ срываются слова.
Но это слова уже не его. Чужие интонации, так не подходящие внешнему облику лидера культа. Вкрадчивые, словно ползущие по коже кончиками холодных пальцев, бархатистые и резкие одновременно.
- Я знаю, сестра.
О, конечно же он знал насколько хрупки тела людей. Сколько их ломалось в его руках, насколько легко, насколько естественно он вырывал из них саму жизнь. Конечно же, ведь он был для этого создан. Именно для этого.
- На этот раз ты перешла все границы. Немедленно сбрось мою личину и покажи себя.
Ему не нравилось, как смотрелись её на эмоции на его лице. Чуждо, неестественно, будто маска. Но в тоже самое время они ему шли. Врагген никогда не смотрел на мир вот так, с подобной одержимостью, с настолько затмевающей все остальные мысли жаждой крови. Он давно привык смотреть на своё дело словно балансируя между ледяным холодом и опаляющим жаром, он упивался кровью и не знал никаких границ, но удерживал себя в рамках осознанности и расчёта. В его кровожадной улыбке читался контроль.
Сейчас же он смотрел на своё воплощение, полностью отдавшееся лишь одной стороне, впустившее в свою душу абсолютный хаос насильственной смерти.
В груди что-то болезненно дёрнуло.
«Таким ты хотел бы меня видеть, Отец?»
Лицо Враггена исказила гримаса хищной ярости. Он отказывал. Отказывал Отцу в его полной власти. Отказывал Орин в её хаосе.
В ладони легли холодные рукояти клинков.
И в это время голос подал оказавшийся между двух убийц лорд. От первого же слова что-то внутри даже попыталось дрогнуть, столько власти и силы вложил в одно короткое слово Энвер Горташ. Это не голос человека, к спине которого приставлен кинжал безрассудного убийцы.
Это голос тирана.
Каждому слову, каждой угрозе действительно хотелось верить. Потому что те, кто блефуют хоть на грамм, никогда не смогут удержать такой интонации. И этот голос словно вернул разум Враггена из тёмного царства его Отца обратно в реальность.
- Убери оружие, Орин. Ты сама прекрасно знаешь, что сейчас идёшь против воли нашего Отца. Убери оружие, или я вкушу твоей крови раньше Бэйна.
Вот Врагген стоял у двери, и уже сместился на несколько шагов в сторону. Плавно, гладко, словно незаметно, одно движение перетекало в другое. Так двигаются только кошки и лучшие из убийц. Даже неопытный человек мог догадаться, что могучий мужчина был готов к броску. Но это была даже не угроза. Просто язык, на котором разговаривала сама Орин и который она отлично понимала. Язык, без которого любой казался этой девушке слабаком.
Присутствие Бэйна звенело в воздухе натянутой струной, бог ненависти уже обратил свой взгляд на своего Избранного. О да, Горташ мог за себя постоять, это Врагген проверил на своей шкуре ещё во время их первой встречи.
Бесполезно спрашивать у Орин зачем она пришла сюда. Но тиран упомянул бардак, который теперь требовалось убивать.
- И что ты натворила на этот раз?
[nick]Dark Urge[/nick][icon]https://s1.gifyu.com/images/SODcO.png[/icon][nm]<div class="ank-l"><a href=https://dungeonsanddragons.f-rpg.me/profile.php?id=11">Врагген</a></div>[/nm][lz2]<div class="pr-r"><rc>Человек, 40</rc> <cls>Асассин/следопыт</cls> <mwor>молишься небосводу<br>так, как велит обычай,<br>помни мою природу,<br>я уйду за добычей.</mwor> </div>[/lz2]
Ай как весело.
Орин улыбалась, ведь это и правда было так весело! Только посмотрите, как все напряглись, испугались, разозлились, помрачнели. Двое Избранных, двое богов, и всего одна маленькая наглая девочка с маленьким ножичком… а как все развернулось!
Она ощущала на костях недовольство Отца. Щекотало в зобу от предупреждающей ауры Бэйна. Не хватало для полноты картины или Избранного некроманта, или его присутствия здесь… может, ей сходить к этому замшелому скелету? Дитя Баала стала Избранной Миркула… Вот забавно-то будет!
Особенно нынешнему Избранному Миркула.
Мальчики стали такими потешными с этими своими приказам и угрозами. Словно они чего-то стоили. Словно были путами, что наматывались на ее шею, с каждым словом сокращая шансы на выживание. Она чувствовала напряжение и злобу, исходящую от Горташа. Ее пальцы почти ласково погладили его по плечу. Так, словно кошка играется с мышкой, которой вот-вот отгрызет голову. Ее взгляд с подобострастием и ненавистью впился во Враггена. Того самого, что обещал вкусить ее крови… но не так, как вкушал кровь и плоть ее раньше.
Все изменилось?
Когда же все так изменилось? Когда брат перестал уделять ей столько внимания, сколько этого было в ее бесконечном детстве? Или когда Отец избрал его для исполнения своей воли? Или когда брат спутался с этим торгашом оружия, а его черная рукавица сжималась на поводке, который он то натягивал, то отпускал?
Или она изменилась… выросла?
Через призму нынешнего Орин знала, что играет с огнем. Играет с волей двух богов, что никогда и ни за что не простят ей. Ведь она не принадлежит себе… может, даже в большей степени, чем эти двое.
Зависть снова накрыла ее. Зависть к этой свободе, к этой власти. К этому… особому отношения от божества, что она с безраздельной любовью и яростью называла «отцом».
Или дело в ненависти?
Легкий толчок Горташа в спину. Орин делает широкий шаг назад, разворачивается – личина падает. В театральности нет смысла – Врагген и так видел ее преобразования тысячи и тысячи раз. Может, потому теперь ей так легко менять маски. Может, потому что она впервые за долгое время ощущала, насколько близко к бездне подошла.
Дыхание двух богов на затылке способно отрезвить многих.
- А чего вы такие серьезные? – легкомысленно поигрывая кинжалом, кошачьей походкой прошла к столу. – И зачем убирать то, о чем не знает никто за этими стенами?
Она села на стол. В ее руках кинжала уже не было.
Красная броня из чужой плоти ловили матовые блики от тусклого света канделябров.
Белые глаза Орин внимательно следили за двумя мужчинами, а пухлые губы самодовольно улыбались.
- Так переполошились, будто я к вам в кровать забралась, - мотая ногами так, чтобы не доставать до пола, сама себе рассмеялась коротким зловещим смехом. – И что было в вашем плане, мальчики? Посадить эту курицу на свои золотые яйца, собирая сливки? Она же тупа… ой, простите, была тупа как дерево.
Склонила голову набок, держась руками за край стола. Длинная коса упала на плечо, а белые глаза уставились на Горташа.
- Братец не рассказывал тебе о моей семье, лордишка? Ах, уже не так важно, ведь ты видел, что я умею. Ни один стражник в мире не спасет тебя от хлыста Баала, если тот будет желать твоей смерти… от моей руки.
Мягкая улыбка на ее лице казалась самой страшной из угроз.
- Ну, брат... ты как-то побледнел, что-то случилось?, - продолжая болтать ногами, перевела взгляд на Враггена. – Как думаешь, у меня получится побыть этой курицей достаточно долго? Ты ведь и так собирался убить ее. А я просто сделала все заранее. Теперь могу занять ее место и вовремя исчезнуть. Тогда-то и пригодится бочка.
Она всплеснула руками, хлопнув в ладоши.
- В вине она останется свежее надолго.
Драгоценное терпение трещало по швам. По напряженному лицу Горташа было видно, как с каким громким чпоканьем разрываются их последние стежки. Как будто этим самым ножом Орин по очереди разрезала петлю за петлей вместо человеческой кожи, которую она, по всей видимости, так желала бы вспороть вместо самообладания Энвера и Враггена.
Когда несносная девка убрала кинжал и самовольно уселась на его стол, хотя садиться никто не разрешал и не давал команды, Энвер смерил ее таким презрительным взглядом, какой от него еще надо постараться заслужить. В чем-то Орин своего добилась - она, видимо, хотела его впечатлить, да? Искала внимания, желала разжечь в нем пламя? Впечатлила. Разожгла. Да, действительно мало кто заставлял политика, выдрессированного Рафаилом еще в детстве хранить ровное лицо и держать легкую улыбку в любой ситуации, скривить такую мину, исполненную ненависти и... жалости.
Нет, не сожаления разрушенному разуму красивой, в общем-то, девчонки. Не сострадания, упаси Бейн. Жалости в самом плохом, гнусном и презрительном смысле этого слова.
Хотя в желании немедленно убить эту девку Горташ даже чувствовал легкую искорку милосердия. Не только к этому лишенному мозга существу, но и ко всему окружающему миру. Пожалуй, оборви он сейчас жизнь этой самонадеянной девчонки, показательно для всего культа Баала, он бы оказал миру великую услугу.
Но было одно "но".
Важное.
Мнение человека, которого он все-таки считал почти что равным самому себе по статусу.
Почти.
Того, кого он искренне хотел таковым видеть.
Тиран скрестил руки на груди и перевел взгляд на Враггена.
- Повторять то, что предназначалось твоим ушам у меня нет желания, Врагген. Поэтому кратко. Эта девка вмешалась в наш план и выдернула из фундамента несколько весьма важных кирпичей. И мне плевать кто она тебе, спит она с тобой, что настолько хорошо тебя знает, или еще что.
Горташ выдержал гнетущую, слегка даже театральную паузу, чтобы придать своим словам веса. Его кустистые брови были сведены так сильно, что промежуток между ним почти исчез. И несмотря на то, что его поза была расслабленной - его с головой выдавало то, как напряженно сжалась в кулак правая кисть, лежащая у левого локтя.
- Мне также безразлично, насколько ее любит твой Отец и насколько она нужна твоему культу и твоим замыслам. Она вломилась в мой дом, нагадила на моей полянке, помешала моим планам. Моим планам, которые укрепляют наши.Так назови мне хоть одну причину, почему я должен оставить ее в живых.
Дар чейджлинга без сомнения превращал Орин в идеального убийцу, способного подобраться к любой жертве, принять любой облик, зайти так далеко лишь на одной своей природной способности.
Иногда Врагген задавался вопросом – почему Баал, имея огромный выбор и любые возможности, воплотил его именно в этом теле, в облике представителя самой распространенной расы в Фаэруне. Нет, ему очень нравилось это тело и то, что он создан именно человеком, но на вопрос «почему?» ответа всё равно не было. Врагген принимал это на веру. Если таков был замысел его отца, значит ответ существовал, возможно, просто недоступный его пониманию, по крайней мере, пока.
В целом замыслы Баала обычно оставались загадкой.
«Отец, для чего ты даровал мне сестру?»
Возможно, именно для таких ситуаций. В огне закалялась сталь. Буря оставляет лишь самые крепкие и гибкие деревья. Тьма укрывает лишь самых терпеливых.
Судя по лицу убийцы, тот в момент этих сложных размышлений достиг какого-то внутреннего равновесия и гармонии с реальностью. Или у него просто перегрелся мозг.
- Лучше бы ты забралась к кому-то из нас в кровать, Орин.
Хотя бы оружие из рук девушки исчезло.
- Это хотя бы никак не затронуло планы нашего Отца.
Врагген тихо рычал, хотя в глазах и не блестело пламя. В них читались попытки разрешить конфликт, один из тех, которые надо решать болтовнёй, а не хорошей дракой. А он такое не любил.
Хуже было другое. К Орин и её особенностям Врагген был готов, пусть сейчас, конечно, девчонка зашла слишком далеко.
Только вот Горташа в такой ярости он видел очень редко. Обычно тиран и политик прекрасно владел собой и каким-то немыслимым образом всегда удерживал на лице это выражение лёгкости и полного контроля над ситуацией.
Но не сейчас. Врагген отчётливо, всей своей шкурой ощущал напряжение Избранного Бэйна. Удивляться нечему. Горташ чертовски сильно не любил, когда-то смел ломать его сложные, продуманные планы и просчитанные на много ходов вперёд замыслы. Врагген знал насколько эффективны эти схемы и был заинтересован в их работоспособности.
Но не Орин. Орин была хаосом во плоти. Вполне возможно слово «план» её попросту оскорбляло.
- Ты прав. – Голос Враггена звучал ровно, хотя становилось понятно, что утверждения о том, что убийца обрёл покой и равновесие явно были крайне поспешны.
- Это твой дом. Эта женщина была твоей законной добычей.
Отнять добычу – как грязно. Орин, Орин, ничего святого у тебя нет.
- Единственный повод не поднимать оружия сейчас заключается в том, что воля моего отца гласит – есть всего один повод остаться в живых. Это возможность самого человека сохранить свою жизнь.
Нет, ничего такого непосредственно Баал не говорил, но Врагген, будучи главой культа и Избранным своего бога-отца, считал себя вправе трактовать божественную волю по своим убеждениям и ощущениям.
Право жить имеет лишь тот, кто не даст себя убить.
Врагген перевёл взгляд разноцветных глаз на Орин, заглянул в живую пустоту её собственного взгляда. Орин была хаосом, но в тоже самое время она была смертельно опасна и не раз доказывала, что способна сохранить свою жизнь.
- Пытаясь убить друг друга мы сделаем лишь хуже. И кто знает сколько кирпичей будет выбито тогда.
Скорее всего они вдвоём убьют наглую девчонку. И вряд ли Баал после такого отвернётся от своего сына. Но кто знает, чем закончится подобная схватка? Сколько шума они наделают и чего лишатся.
- Лорд Горташ, сейчас нам надо придумать, как сохранить то, что ещё можно использовать. И в этом деле я всецело полагаюсь на твои решения. Возможно, наши боги желают этих испытаний для нас.
Врагген не отрывал взгляд от девушки.
- Но тебе, Орин, надо перестать изображать из себя непокорное дитя. Отец наградил тебя достаточным количеством своего расположения, как и моего. Ты тратишь свои ресурсы на бессмысленные выходки. Ты расстраиваешь Отца. Ты расстраиваешь меня. Тебе придётся научиться видеть дальше своего клинка, если ты и дальше хочешь успешно отстаивать своё право сохранить свою жизнь.
Маска хладнокровия, которую Врагген так упорно пытался удержать на своём лице, треснула и осыпалась вместе с выразительным движением губ человека, который укусил лимон и проживать не может.
- Так что говоришь ты сделала с трупом?
[nick]Dark Urge[/nick][icon]https://s1.gifyu.com/images/SODcO.png[/icon][nm]<div class="ank-l"><a href=https://dungeonsanddragons.f-rpg.me/profile.php?id=11">Врагген</a></div>[/nm][lz2]<div class="pr-r"><rc>Человек, 40</rc> <cls>Асассин/следопыт</cls> <mwor>молишься небосводу<br>так, как велит обычай,<br>помни мою природу,<br>я уйду за добычей.</mwor> </div>[/lz2]
Вы здесь » Dungeons and Dragons » Альтернатива » [1488 DR] Главное в свадьбе — не ошибиться с невестой
